Большое интервью Каринэ Геворгян, известного российского политолога и востоковеда. Публикуем его четвертую часть.

Прочитать предыдущие части интервью можно по ссылкам — первая часть, вторая, третья.

— Вернемся к нашим границам. Прибалтийские страны откровенно ненавидят Россию и стараются во всем нас «ущемить», на Украине идет СВО, Азербайджан смотрит в сторону Турции, власти Армении ориентируются на своих западных «старших товарищей», Грузия не может до конца определиться с кем она, среднеазиатские страны смотрят в сторону Китая... И только одна Белоруссия выступает безоговорочным союзником России. В чем ее феномен? Это роль личности в истории?

— Да, это роль личности в истории. Это страна с населением в 9 млн, имеющая хорошее стратегическое расположение и человеческий ресурс высшего качества — и в плане образования, и в плане ментальности. Очень давно, в советские годы мой кузен, с которым мы вместе росли, был направлен в командировку в Белоруссию. Он сказал тогда, что белорусы — это русские, которым ничего не надо объяснять два раза.

Но прежде всего — это фактор личности (руководителя страны).

Опять вернусь к Ирану: ресурс никакой, страна была чуть ли не отсталая, а теперь — в десятке технологически развитых стран. То же самое Белоруссия, которая удержала, по мере возможности, все советское и при этом не стояла на месте, политически развивалась. Поэтому я вижу Белоруссию как авангард нашего будущего совместного мира, который придет к какой-то форме конфедерации. Есть разные формы конфедерации. Может в нее войти и Иран, если мир не гикнется. Я надеюсь на это, хотя мы живем в эсхатоне. Мы неизбежно к этому придем. Нам надо только поверить в себя. У белорусов, как и у иранцев, нет никаких фрустраций. Единственное, что не хватает белорусам, — это выхода к морю.

И тут слышны на опережение вопли поляков, властей стран Прибалтики, что Россия такая страшная (речь идет о Сувалкском коридоре). Я не удивлюсь, если Белоруссия скажет: а почему бы нам не выйти к Балтийскому морю?

Сейчас нужны лингвисты, политологи, экономисты, интеллектуалы. Все эти специалисты могут быть найдены либо подготовлены именно в Белоруссии.

Вот, например, западная деспотия и ее оборотная сторона — право на авторитет.

В Афганистане, например, у пуштунов — князь, и он окормляет все свое племя, но у него должен быть авторитет. Он должен своим поведением заслужить право быть князем. К нему можно прийти как к гаранту справедливости. Он может передать власть своему сыну, и никто не будет против. Он заинтересован в жизни племени, в заботе о нем. Это его пьедестал. Но если его сын, который учился в Америке, — вполне образованный, при этом наркоман, развратник и разгильдяй, — то после смерти отца он не сядет на трон. Поэтому западная деспотия имеет оборотную сторону — уважение к этому деспоту. Думать, что взбалмошному идиоту все можно, любые извращения — это глупости, его уберут, и желающих сесть на его место много.

В России есть уважительность, отчасти даже сакрализация власти. Высшая власть — это метафизика.

Десакрализация персонифицированной власти на Западе привела к сплошным фронтменам, к безответственным тварям. Возьмите Урсулу фон дер Ляйен, Шольца, Байдена. Они разве заботятся о своих народах? Нет, конечно. Это привело к личной безответственности.

А здесь нужен очень высокий уровень личной ответственности. Я человек, который чувствует внутреннюю свободу, но которому нужна и внешняя свобода. И ограничивать свою внешнюю свободу я могу только по здравому размышлению. Мне важно, что если страна ведет СВО, то в высказываниях на определенную тему я должна быть сдержанна, исходить из принципа «не навреди». А не стукнуть себя пяткой в грудь, показать, какой я великий патриот и ляпнуть что-то, и навредить. Да, это ограничение моей свободы, я как всякая женщина хочу неограниченно болтать. Это сознательное мое действие. Русский человек очень свободный внутренне, и этим объясняется, почему французы через два месяца сдались.

А Великая Отечественная война? Москва была уже окружена, паникеры жгли партбилеты. А мы сказали: «Пока мы живы, мы будем сражаться». И победили, и гнали немцев, и взяли Берлин. За что нам сейчас мстят с особым цинизмом. Но ничего, я думаю, мы к этому вернемся. Эта матрица не убиваема, мы очень свободный народ.

— А на постсоветском пространстве у нас есть еще в перспективе союзники?

— Нет.

— После ВОВ Европа и Америка поставили Сталина перед выбором: Польша или Армения. Сталин выбрал Польшу, исходя из того, что ее он возьмет дипломатией, а армянские территории, входившие в состав Турции, — силой, поскольку на тот момент бывшая Османская империя была слаба. Если исходить из сегодняшней ситуации по двум направлениям, Сталин не ошибся в своих действиях?

— Может быть, и ошибся, но не мне его судить. Я сейчас говорю безоценочно. В истории было мало политиков, таких личностей, которые ежесекундно, скрупулезно занимаясь оперативкой, обладая феноменальной памятью и работоспособностью, помнили ФИО своих полковников. Сталин — это человек, безупречно владевший аргументацией и логикой. Он обладал редким качеством для политика — превентивным мышлением. Он не все мог. Не бывает всемогущества.

Окончание — следует.

Источник