Как можно говорить о том, что русские произошли в равной мере от славянского и тюркского корня, если за два с половиной столетия ига (или, если не нравится слово «иго», пребывания в составе полиэтничной Золотой Орды) они в строгости сохранили свою веру, не поступившись ничем ни в теории, ни в практике?

В последнее время в российской блогосфере обострилась дискуссия о евразийстве. Если прежде эта дискуссия имела в основном теоретический характер, то сегодня ее стороны наперебой кричат, как это было принято в иные века: «Слово и дело государево!»

Противники евразийцев обвиняют их в стремлении «слить Россию под исламский мир». Сторонники евразийства не остаются в долгу и объявляют оппонентов агентами наших европейских антагонистов, желающими поссорить Россию с государствами Средней Азии и в целом с Глобальным Югом/Востоком.

Мне кажется, если мы ищем историческую истину, следует отвлечься от текущих политических и тем более полицейских целей и объективно разобраться в этом вопросе.

В евразийстве есть разные оттенки, но сегодня под ним в основном понимают два тезиса. Во-первых, русский народ не является вполне европейским, поскольку возник в результате синтеза славянских и тюркских (туранских) элементов. Во-вторых, российское государство – наследник не Киевской Руси, а империи Чингисхана. Оба тезиса не кажутся мне обоснованными.

Рассуждая о евразийстве, легко недооценить фактор религии. Сегодня, в секулярную эпоху, его вклад в определение идентичности гораздо меньше, чем в Средние века. В наше время можно быть русским и вместе с тем верить в Ахурамазду, увлекаться дзен-буддизмом или объявлять себя агностиком. Это теперь принято говорить о том, что Бог для всех един и все религии учат одному и тому же. Для наших предков всё было иначе: русский – это обязательно православный. Различение «свой-чужой» прежде всего происходило по этому признаку.

Быть верным своему народу – значило в первую очередь не предавать его веру. И хотя православие обособило русских от большинства европейских народов, оно само по себе никоим образом не сближало Русь ни с изначальным тенгрианством монголов, ни с исламом, который позднее стал религией Орды.

Конечно, кочевники-мусульмане, уводя в полон русских, насильно обращали их в свою веру. Но такие люди переставали быть и русскими. Точно так же и татарские предки Тургеневых и Чаадаевых, принимая православие, вливались в состав русской знати, а в конечном счете и русского народа.

Как можно говорить о том, что русские произошли в равной мере от славянского и тюркского корня, если за два с половиной столетия ига (или, если не нравится слово «иго», пребывания в составе полиэтничной Золотой Орды) они в строгости сохранили свою веру, не поступившись ничем ни в теории, ни в практике? В то же время, например, византийцев успехи соседнего Арабского халифата подвигли на иконоборчество.

Ни во время вассальных отношений с Ордой, ни в ходе продвижения на восток и юг, на бывшие территории Орды, у русских не возникло никаких смешанных, синкретических верований. Приходя в Поволжье, в Сибирь, русские строили православные храмы, хотя разрешали строить и мечети, и пагоды. При этом веротерпимость русских по сравнению с народами запада Европы, огнем и мечом насаждавшими свою веру на всех континентах, по-видимому, действительно можно считать благотворным наследием Орды.

Разумеется, русские перенимали лучшее у соседних народов, особенно тогда, когда они учились жить в новых, непривычных для себя ландшафтах, будь то степь, тайга или тундра. И в самом деле, «кафтан», «деньги», «сарай» и еще сотни слов в нашем языке заимствованы у тюрков. А когда понадобились другие слова, такие как «фарватер», «почтамт» или «пальто», русские взяли их у других народов.

Сами по себе заимствования в быту и в языке редко затрагивают цивилизационное ядро. Если итальянцам и вправду привез рецепт равиоли Марко Поло из Китая, это не делает итальянскую культуру ни в коей мере евроазиатской. Европейские и отечественные русофобы веками говорили про «азиатские нравы», якобы усвоенные русскими за время ига, но на политической основе общества опыт жизни в составе Орды отразился столь же мало, как и на религиозной. Показательно, что ордынских ханов на Руси называли «царями», то есть цезарями, однако главу Священной Римской империи никому бы не пришло в голову назвать «великим ханом». Это пример того, что политические координаты тогдашних русских не сместились в сторону Азии.

Приступив к завоеванию территории, которую прежде контролировала Орда, русское государство не восприняло политическую матрицу Орды. Москва, ставшая столицей мощного независимого государства, была осмыслена современниками как Третий Рим, а не третий Каракорум. Таким образом, суждение евразийцев о России как наследнице империи Чингисхана совершенно антиисторично.

Русские – это изначально европейский народ, которому выпала судьба объединить и освоить громадные просторы севера Евразии. Мог ли быть на их месте другой народ? Полагаю, это могли быть поляки. Правда, для начала им пришлось бы подчинить себе северо-восток Руси, однако этого им не удалось. Тем не менее стоит сказать о заметной роли поляков, в том числе ссыльных, в освоении азиатской части России, то есть какой-то вкус к иным, более широким, пространственным масштабам есть и у этого народа. Не столь уж велико расстояние между Александром Юзефом Лисовским, полевым командиром, наводившим страх на русские земли в Смутное время, и советским поэтом Казимиром Лисовским, неутомимо воспевавшим Сибирь и Дальний Восток.

При этом и у Речи Посполитой, и у Великого княжества Литовского был свой опыт взаимодействия с Ордой, о котором до сих пор свидетельствует существование польских татар. На определенном этапе у этих государств было, на первый взгляд, больше сил, ресурсов, потенциала для континентальной экспансии. Но именно Московская Русь, которая «затерялась в Мордве и Чуди» и была надолго унижена зависимостью от ордынцев, смогла, начиная с конца XV века, распрямиться во весь рост и отправиться в большое восточное путешествие.

Тем не менее, несмотря на свою ненаучность, ярче всего проявившуюся в сочинениях Льва Гумилёва, евразийство всегда будет выглядеть привлекательнее, чем культ «белой христианской Европы». Потому что это не про науку. Это про любовь, волю и красоту.

Сегодняшняя Европа – это духота, теснота и уныние. Русская Азия – это простор, от которого захватывает дух. Евразийство подкупает своей влюбленностью в простор. «Наш путь – стрелой татарской древней воли пронзил нам грудь», – писал Александр Блок. Вот вам русский парадокс: ордынцы принесли нам рабство, а мы научились у них воле.

Евразийское мироощущение – это русская открытость миру, русское любопытство к другим народам, которое скрепляет всё природное и этническое разнообразие нашей страны в единый русский мир. Однако это стремление к иному не должно приводить к растворению в ином. В конце концов, чтобы творчески взаимодействовать с другими народами, нужно самим быть народом, а не соединительной тканью государства и не задником для выступлений фольклорных коллективов. Поэтому от субъектности русских именно как европейского народа зависит целостность нашей великой евразийской цивилизации.

Игорь Караулов