Занимаясь проверкой материалов архивных уголовных дел, расследованных в первые годы после войны следователями Управления КГБ по Ленинградской области, а также участвуя в расследовании дел, возбуждённых в 60-е годы следотделом на предателей, служивших в карательных органах немецких оккупантов, я ознакомился с некоторыми документами (в копиях и подлинниках) штаба 18-й немецкой армии, осаждавшей блокированный фашистами Ленинград. Штаб, его подразделения и руководители спецслужб этой армии (СС, СД, ГПФ) располагались в городе Гатчине Ленинградской области.

Дело в том, что немецкая оккупация – это не только захват земель. По установке министра пропаганды Геббельса, отдел пропаганды штаба 18-й немецкой армии вёл весьма активную пропагандистскую войну за умы, души и сердца наших граждан, оказавшихся на оккупированной территории. В этих целях издавались газеты на русском языке, листовки антисоветского содержания, в том числе и с угрозами смертной казни тем, кто осмелится противиться оккупантам, содействовать партизанам и т.д.

Мало того, в трофейных материалах, оставшихся от штаба 18-й армии после её отступления из Гатчины, я обнаружил копию любопытного приказа штабам оккупационных армий за подписью Гиммлера. В нем указывалось, что «широкая практика» публичных карательных акций (расстрелов, казней на виселицах, сожжений домов с людьми и т.д.) вызывает у населения оккупированных территорий враждебное отношение к оккупантам, сопротивление им, содействие партизанам и уход к ним. Потому было приказано: публичные казни прекратить и проводить их «без лишнего шума, скрытно» (в подвалах полиции, в лесу подальше от глаз населения и т.д.).

Кроме того, было приказано открыть церкви, кинотеатры (конечно, показы немецкой хроники о победах), рынки, танцплощадки. Шёл 1942 год. Вот в это время в Ленинградской области и были созданы при отделе пропаганды штаба 18-й армии вермахта Гатчинский и Кингисеппский театры.

Быстро нашёлся и готовый преданно служить немецким оккупантам в их пропагандистской работе в качестве режиссёра Гатчинского театра недоучившийся в Ленинградской консерватории некто Найда. Он был настолько услужлив и угодлив, что вскоре немецкие хозяева предоставили ему и его любовнице, которой он обзавёлся, отдельный дом в центре Гатчины, где он организовал подобие музыкального салона. Приходили немецкие офицеры, музицировал Найда и его «мадам», играл Хмельницкий, пел романсы и арии Печковский, лилось шампанское. Праздновались Рождество, Пасха и немецкие победы на фронте. И всё это, когда в Ленинграде, в каких-то 50 километрах, советские люди сражались и умирали от голода.

Все артисты театра – мужчины – были одеты в немецкую форму с погонами рядовых солдат вермахта, а Найда даже получил какие-то лычки, они приняли присягу на верность нацистской Германии, что для многих было уже изменой Родине, так как служившие до плена в Красной Армии принимали в ней присягу.

Театр гастролировал на оккупированных территориях северо-запада СССР, в том числе в Прибалтике (тогда советской). В составе труппы создавались небольшие «агитбригады» (3-5 человек: баянист, певица, чтец-декламатор). Они выступали с трансляцией по радиоусилителям, направленным в сторону советских окопов, исполняя антисоветские куплеты и частушки, зачитывая призывы к красноармейцам сдаваться в плен, переходить на сторону немцев с обещаниями «сытой жизни» и «полной свободы», что являлось совершенно явным преступлением в форме сотрудничества с врагом, пособничества немецким фашистам.

Мне пришлось заниматься пересмотром, проверкой архивного уголовного дела по обвинению Найды в измене Родине, по которому после войны он был осуждён военным трибуналом, а после отбытия наказания, в конце 50-х годов, закончив учёбу в Киевской консерватории, сделал на Украине театральную карьеру, став главным режиссёром Львовского театра и балета.

Ему в целях дальнейшего «роста» захотелось реабилитироваться, и после приёма у министра культуры СССР Е.А. Фурцевой он подал заявление в Генеральную прокуратуру СССР о реабилитации. В своём заявлении он решил предстать советским патриотом, не просто служившим у немецких захватчиков, а якобы оказывавшем реальную помощь советским партизанам, которых, «пользуясь расположением фашистов, снабжал продуктами питания, медикаментами, тёплой одеждой и немецкими пропусками».

Проверяя по указанию прокуратуры дело Найды, я сумел разыскать проживавших в разных городах СССР (от Новгорода до Хабаровска) многих бывших артистов того Гатчинского театра, на допросах, которые проводились по местам их жительства в соответствии с моими отдельными требованиями, получить весьма полную картину деятельности театра, его репертуара, взаимоотношений Найды с немецкими офицерами и руководителями отдела пропаганды.

Один из бывших артистов дал показания о том, что на гастролях в Латвии, во время налёта советской авиации на железнодорожную станцию, он стал сигналить самолётам электрическим фонариком. Увидев это, Найда сбил его с ног и отобрал фонарь. А по возвращении в Гатчину этот артист был арестован гестапо, избит, уличен предъявленным ему доносом Найды и отправлен в батарейную тюрьму в Таллине, где сидел до прихода Красной Армии.

Допрошенные мною командиры трёх партизанских отрядов, действовавших в ближайших к Гатчине районах, полностью опровергли россказни Найды об оказании им помощи партизанам, как заведомую чушь.

Закончив проверку, я вызвал Найду из Львова и просто дал ему прочитать все собранные мною материалы. Вид у него был убитый. Он извинился за свою ложь и за поданное заявление о реабилитации, сказав, что «зря затеял всё это», что мною и было занесено в протокол. В реабилитации было отказано.


Из воспоминаний следователя Ленинградского УКГБ К.В. Голубкова.