Отклик на статью «Военная доктрина Ивана Грозного»


«Военная доктрина Ивана Грозного. У России тысячелетний опыт стратегического сдерживания» – статья весьма эмоциональная и скорее агитационная, нежели аналитическая, но по стилю изложения довольно безапелляционная.

В самом деле – разве можно спорить с тем, что Суворов был «провидцем-ученым», а мы после него только и делали, что преклонялись перед иностранщиной аж до самой Великой Отечественной. Вроде бы так оно и было. Но именно вроде бы…

Лично меня размышления белорусского полковника заставили задуматься над проблемой патриотизма. Да, именно над проблемой, ибо можно ли быть патриотом и не знать собственной истории? Слово «знать» в данном случае ключевое. Если человек не знает прошлого своей страны на элементарно доступном уровне, патриотом чего он является? Созданного им самим мифа?

На мой взгляд, Олег Любочко знаком с российской военной историей весьма поверхностно – во всяком случае такое впечатление складывается после прочтения статьи. Чего стоит, например, не терпящая возражений сентенция автора: «Современные историки не оставляют Наполеону шансов в столкновении на поле боя с русским генералиссимусом (Суворовым. – И. Х.), если бы таковое состоялось».

К сожалению, без указания имен этих самых историков, впрочем, к данной цитате еще вернусь. Словом, размышления автора не оставили меня равнодушным и я решил разобрать ряд его утверждений – разумеется, не претендуя на бесспорность собственных выводов.

«На небосклоне русской военной школы наиболее ярко сияет звезда генералиссимуса Александра Васильевича Суворова. В нем воплотились ипостаси великого полководца и провидца-ученого, даровавшего нам бессмертную «Науку побеждать».

Вне всяких сомнений, Александр Васильевич был великим полководцем, но никак не ученым в академическом смысле слова. В нем нужно видеть военачальника-практика, каковым являлись, скажем, маршалы Георгий Жуков и Константин Рокоссовский, а подлинным военным ученым можно назвать генерал-майора Александра Свечина.

Кроме того, важно понимать, что военная наука немыслима без познания не только собственно военной составляющей, но также экономической и политической. Интересовался ли Александр Васильевич подобной проблематикой? Вопрос риторический, что, еще раз подчеркну, никоим образом не принижает его величие как полководца.

«Суворову были неведомы поражения, он сражался с лучшими полководцами своего времени. Не довелось ему встретиться на поле боя лишь с Наполеоном, о чем Александр Васильевич весьма сожалел, считая «наказанием за грехи». Тем не менее генералиссимус, говоря современным языком, создал научно-полководческую модель военного искусства, позволившую уже его ученикам успешно бить наполеоновские войска. Причем бить по-русски, как завещал Суворов, полагая, что в основе военного искусства всегда национальная школа».

Битых Суворовым Хаджи Абдул Резака, Юсуф-пашу, генерал-лейтенанта Томаша Вавжецкого трудно назвать лучшими полководцами своего времени. Но, безусловно, таковыми являлись наполеоновские военачальники: маршал Жак Макдональд и дивизионный генерал Бартелеми Жубер.

Национальная школа? Аргументы, пожалуйста. Автор их не проводит, равно как не разъясняет смысл, по всей видимости, именно им изобретенного странноватого термина «научно-полководческая модель», во всяком случае мне он не встречался до того дня, как я ознакомился с данной статьей.

Позволю себе вернуться к цитате о безвестных современных историках, не оставляющих Бонапарту шанса на победу при встрече с Суворовым. Дело в том, что крупнейшим отечественным да и, пожалуй, мировым специалистом по Наполеоновским войнам и армии Бонапарта является Олег Валерьевич Соколов. С биографией великого корсиканца, равно как и проведенными им кампаниями, он знаком досконально – наверное, как никто другой ни в России, ни за рубежом.

Беру на себя смелость утверждать: Соколов, мягко говоря, не согласился бы с приведенным выше утверждением. При этом в своей фундаментальной работе «Битва двух империй» историк обращает внимание на характеристику, данную Александром Васильевичем Наполеону после блестяще проведенной им Итальянской кампании; не штампованную: «Далеко шагает молодец. Пора унять», а настоящую, полную не только уважения, но и восхищения:

«О, как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! Он побеждает и природу, и людей; он обошел Альпы, как будто их и не было вовсе; он спрятал в карман грозные их вершины, а войско затаил в правом рукаве своего мундира. Казалось, что неприятель только тогда замечал его солдат, когда он их устремлял, словно Юпитер свою молнию, сея повсюду страх и поражая рассеянные толпы австрийцев и пьемонтцев.

О, как он шагает! Лишь только вступил он на путь военачальника, как разрубил гордиев узел тактики. Не заботясь о численности, он везде нападает на неприятеля и разбивает его по частям. Он знает, что такое неодолимая сила натиска, и в этом все. Его противники будут упорствовать в своей вялой тактике, подчиненной кабинетным перьям, а у него военный совет в голове. В действиях свободен он как воздух, которым дышит. Он ведет полки, бьется и побеждает по воле своей!».

Исходя из этой характеристики получается, что и Суворов, и Наполеон – представители одной школы. Разве не так? Но что за национальность у этой школы? Когда Суворова попросили назвать лучших, с его точки зрения, полководцев, он ответил: «Ганнибал, Цезарь и Наполеон». Вне всяких сомнений, он хотел с Бонапартом сразиться, но вот кто бы победил – вопрос останется открытым навсегда.

«Умами (после Наполеоновских войн. – И. Х.) всецело овладел величайший из варваров Клаузевиц, его рационалистические теории совершенно заслонили дух православной русской культуры, создавшей «Науку побеждать». Увлекаясь иностранщиной, мы недооценили Суворова».

Объясните мне, как православная культура коррелирует с «Наукой побеждать»? Звучит, конечно, красиво, но все-таки – как? Только прошу не ссылаться на наставления Александра Васильевича: «Молись Богу – от Него победа» и т. п., поскольку религиозная составляющая, равно как и стремление получить санкцию Небес на войне, убежденность в том, что Проведение именно на твоей стороне, – неотъемлемая черта абсолютно всех полководцев древнего мира, античности, Средневековья и даже отчасти Нового времени.

Александр Васильевич был, как известно, глубоко верующим человеком. В этой связи напомню, что Церковь допускает участие в войне, направленной на защиту Отчества. Но разве таковые Суворов вел? Война с турками осуществлялась во исполнение экспансионистской имперской политики Екатерины II, про Польшу и говорить, полагаю, не надо; в Италии – только вдумайтесь – генералиссимус сражался для того, чтобы освободить ее от французов и передать австрийцам.

Был ли во всех этих войнах Бог на стороне русских войск? Разумеется, я не могу дать ответ, но позволю себе задать вопрос: «Стоит ли проецировать наши представления о Творце на Него Самого?». А Александр Васильевич считал, что не встретился с Наполеоном, на исходе XVIII века России не угрожавшим, из-за собственных грехов. Странные для христианина представления о грехах.

И пару слов о «духе православной культуры». Вопрос миросозерцания примерно 90 процентов населения Российской империи – крестьянства и казачества – крайне непростой, и я рекомендую автору рассматриваемой статьи ознакомиться с работами по данной теме крупнейших отечественных филологов и этнографов: Бориса Успенского, Елены Левкиевской, Александры Барковой, Дмитрия Зеленина, Александра Афанасьева.

«Керсновский, пожалуй, первым отчетливо сформулировал сложившийся историософский разрыв преемственности русской военной школы, который приводил и к военным неудачам».

К военным неудачам приводили гораздо более приземленные причины. Первое серьезное поражение после смерти Суворова мы потерпели в Крымской войне. Причина – в логистике, что выразилось в неспособности оперативно перебросить войска в Крым, равно как и в кадровой политике в Императорской армии.

Тот же Керсновский полагал, что назначь Николай I командующим войсками в Крыму вместо царедворца генерал-адъютанта Александра Меншикова усмирителя Кавказа генерал-фельдмаршала князя Александра Барятинского или зарекомендовавшего себя при подавлении венгерского восстания генерал-адъютанта Федора Ридигера, война могла пойти по другому сценарию.

«Русская миссия – удерживать войну, отсюда понятие державности, или ее победоносно заканчивать, как это было в 1945-м».

Опять смешение в кучу терминов. Причем тут державность и миссия удерживать войну? Тем более что история свидетельствует об обратном: Российская империя далеко не всегда «удерживала войну». Присоединение польских земель в 1815-м делало восстание их жителей неизбежным, что два раза и происходило в течение одного века. Навязанный слабой Цинской империи в 1860-м Пекинский трактат «выстрелил» спустя столетие вооруженным конфликтом на Даманском.

«Тройственное вмешательство» заставило Токио пересмотреть Симоносекский договор с Китаем, вернуть ему Ляодунский полуостров, который, впрочем, достался России, что также делало конфликт с Японией неизбежным. Наконец, заключенный Александром III союз с Францией и формирование Антанты втягивало Петербург в совершенно чуждый его геополитическим интересам конфликт с Германией в условиях, когда у нас с немцами не было никаких разногласий, требующих военного разрешения, в отличие от противоречий франко-германских.

Все вышесказанное никак не вяжется с утверждением автора: «Не случайно большинство войн России были оборонительными, а если и наступательными, то исторически прогрессивными. Россия не только защищала себя, но и осуществляла освободительную миссию по отношению к другим странам и народам». Россия, как и любая империя, отстаивала свои геополитические интересы.

И именно этот фактор обуславливал ее внешнюю политику в Центральной Европе (Семилетняя война и участие в сколачиваемых Англией антинаполеоновских коалициях), в Италии (помянутый поход Суворова), в Венгрии (подавление восстания 1849-го), в Маньчжурии (подавление совместно с западными державами и Японией, восстание ихэтуаней), в той же Маньчжурии и в Корее (Русско-японская война). Что в этих войнах было прогрессивного?

Отнюдь не собираюсь ставить Российскую империю на одну доску с монархиями, созданными британцами или германцами. По степени жесткости они вряд ли с кем могут сравниться, разве только с Соединенными Штатами. Однако нужно понимать, что любая империя создается силой оружия и немыслима вне завоеваний чужих территорий. Мы не исключение.

Пару слов о «варваре» Клаузевице – непосредственном участнике Бородинской битвы и офицере русской Императорской армии. Приписывать ему авторство так называемой интегральной войны несправедливо. Он писал о ее неизбежности на основании изучения эволюции военного искусства с древнейших времен до современной ему эпохи.

«В ту пору (в начале Великой Отечественной. – И. Х.) была вновь востребована русская военная школа». Скорее советская, ибо автор, перечисляя фамилии маршалов Победы, не задается вопросом: а смогли бы многие из них сделать карьеру в Императорской армии? Да, социальные лифты в ней с пробуксовкой, но работали, чему примером судьба, например, генерал-лейтенанта Антона Деникина.

Но к Первой мировой пробуксовка была еще весьма серьезной. Вызывалось это следующими факторами. В Российской империи отсутствовало всеобщее начальное образование и сохранялись пережитки кастовой системы в офицерском корпусе; увы, не был изжит социальный расизм – напомню о запрете нижним чинам прогуливаться по Большой Морской и Екатеринославской улицам, по Историческому и Приморскому бульварам столицы.

Хуже того – раскроем мемуары генерала от инфантерии Алексея Брусилова: «В один прекрасный день, когда я входил в сад, мне бросилась в глаза вновь вывешенная бумажка на воротах… «Нижним чинам и собакам вход воспрещен» (по настоянию Брусилова изданный губернатором приказ был отменен. – И. Х.)». Увы, никто так и не поднял вопрос об отмене запрета нижним чинам гулять по Летнему саду.

В подобного рода рестрикциях, лишавших значительную часть населения перспектив сделать карьеру в Императорской армии, и следует видеть кризис военной мысли в России XIX – начала XX века, а не искать его в заимствовании передовых европейских достижений. Еще раз подчеркну: к образованию в целом, в том числе и военному, имела доступ только весьма ограниченная часть населения, что и привело к кризису военной мысли.

Что касается науки, в том числе военной, она по сути своей интернациональна в отношении народов, имеющих общий цивилизационно-культурный код. Суворов приобретал свои знания, читая книги европейских авторов, а скажем, не китайских, и не случайна приведенная им выше характеристика Бонапарта, в которой – повторю – Александр Васильевич наделял корсиканца теми же чертами полководца, которые были присущи и ему.

В этой связи позволю себе еще пару слов о «низкопоклонстве перед Западом». Это то же самое, что говорить: «Запад враждебен нам». Сначала следует определиться с терминологией. Что такое Запад? Германия и Польша, к примеру? Или Франция и Германия? Я умышленно назвал страны с весьма непростыми взаимоотношениями, с неизжитыми по сей день обидами и, если так можно выразиться, историческими травмами. Аналогично в отношении военной мысли.

Нужно ли говорить о том, что, например, во время Франко-прусской войны взгляды на подготовку армии к войне, равно как и на ведение боевых действий, генерал-фельдмаршала (кстати, фельдмаршалом он был и в русской Императорской армии) Хельмута фон Мольтке Старшего и маршала Патриса де Мак-Магона не были идентичны?

Или: после Первой мировой войны стратегические воззрения генерал-полковника Ханса фон Секта разве не отличались весьма от представлений армейского генерала Мориса Гамелена. Да простят меня читатели за сравнение, но разве генерал-полковник Гейнц Гудериан и генерал армии Джордж Паттон – это в сущности не суворовская школа?

«Киевский князь Святослав Игоревич, в середине X века разгромивший Хазарский каганат, уже в ту пору – на заре русской государственности выполнял миссию стратегического сдерживания в масштабах своего времени. Русская дружина, совершив два дерзких похода, уничтожила паразитическое государство работорговцев и денежных воротил с претензиями на доминирование в тогдашнем мире. Более того, постоянно угрожавшее древнерусским племенам».

Во-первых, строго говоря, ненаучно говорить о древнерусских племенах, более корректно – о славянских территориально-племенных союзах, о которых писал ведущий современный историк-медиевист Антон Горский: «В период Расселения VI–VIII веков у славян происходил слом старой, племенной структуры общества. В результате сформировались новые общности, носившие уже территориально-политический характер (их можно, отталкиваясь от византийской терминологии, условно именовать славиниями)».

Во-вторых, Святослав – в источниках его имя читается как Сфендослав, который во главе состоявшей преимущественно из скандинавов дружины осуществлял грабительские походы за добычей, весьма удивился бы приписанной ему спустя тысячелетие «стратегической миссии сдерживания».

В-третьих, Хазарский каганат выполнял роль буфера между складывавшимся Русским государством (и таковым в современном его понимании разумеется, еще не являвшимся) и кочевыми племенами Великой степи, куда после разгрома хазар хлынули орды кипчаков.

В-четвертых, по поводу работорговли. Она существовала и на Руси, о чем упоминал, в частности, Ибн Фадлан, причем носила международный характер. Знаменитый арабский путешественник писал об осуществляемой варягами работорговле в Булгаре. Скажем так: Русь была частью единой европейской экономической системы, в которой работорговля представляла нечто само собой разумеющееся.

«Когда Александр Македонский совершал свой грандиозный поход, завершившийся в Индии, он постоянно носил с собой свиток «Илиады», подаренный ему Аристотелем. Великий полководец не только опирался на мощь грозной фаланги и ударную силу своей конницы, он был «вооружен» словом – тем мировоззрением, которое преподал ему великий философ. Без такого «оружия» сама грандиозная кампания вряд ли могла быть задумана.

Благодаря своему педагогу Александр воспринимал мир как единое целое, масштабные и дерзкие походы царя стали гармоничным продолжением его воззрений. Аристотель передал полководцу гуманистическую философию и научил ценить человеческие жизни. Историки свидетельствуют, что занятия с ним позволили считать монарха незаурядным ученым с разносторонними интересами».

По-моему, в данном случае автор проецирует на Александра свои фантазии. Поход против персов – прямое следствие осуществлявшейся его отцом – Филиппом политики. Причем здесь «Илиада» и «гуманистическая философия», якобы переданная Александру Аристотелем? Здесь перед нами типичный пример того, как человек XXI столетия пытается навязать свои категории мышления и миросозерцания античному полководцу.

«Эпаминонд, Ганнибал, Юлий Цезарь и другие выдающиеся военачальники древности были и великими философами, их полководческое озарение и поиск новых способов боевых действий основывались на предвидении, всесторонней оценке военно-политической обстановки».

А причем здесь философия и всестороння оценка военно-политической обстановки? И какой вклад в философию внесли названные военачальники?

«Российской военной историографией, на мой взгляд, не уделяется должного внимания и Ивану IV Васильевичу с точки зрения формирования русской национальной военной школы, не отмечается его роль как «отца» первого на Руси регулярного войска – все лавры почему-то принято отдавать исключительно Петру I».

К сожалению, автор, видимо, не в курсе, что на современном этапе появилась плеяда первоклассных ученых, изучающих военную историю допетровской России, в том числе и эпоху Ивана Грозного. Это прежде всего Олег Курбатов, Алексей Лобин, Александр Малов, Николай Смирнов, Юрий Алексеев, Клим Жуков, Виталий Пенской.

В завершение: довольно часто публикуются аналитические статьи, которые порой вызывают жаркие дискуссии. Это нормально и полезно, в том числе и для авторов. Однако, на мой взгляд, аналитика не должна подменяться идеологически ангажированными штампами и псевдонаучной терминологией, способной только запутать читателя.

Игорь Ходаков, кандидат исторических наук