В первую чеченскую помогать братьям-чеченцам отправились два десятка украинцев, объявивших себя прямыми наследниками ОУН-УПА. Но это были первые робкие шаги – национализм только набирал обороты, камуфлируя себя мягкой формулой «Украина – не Россия». Дальнейшие события вывели на сцену маргиналов, чье настоящее место - глубокая общественная периферия

Уже во время второй войны в Чечне я обнаружил в штабе одного из полевых командиров молоденького парня, приехавшего отстаивать с оружием в руках идеи «чистого ислама». Это было нечто, вообще не связанное с бандеровщиной, поскольку украинец пытался вообще поменять идентичность — принял ислам, взял себе арабское имя. При президенте Ющенко, объявившего своим указом Бандеру и Шухевича национальными героями, бандеровское наследие стало проникать в общество уже в виде идеи, однако считать, что это обстоятельство сильно влияло на общественные настроения, едва ли есть основания.

Социал-национальная партия «Свобода», основанная еще в 1991 году, чей лидер Тягнибок прославился своими антисемитскими заявлениями, прозябала в полной безвестности и политическом убожестве до тех пор, пока президент Янукович не решил проложить ей путь в парламент. Без его поддержки «Свобода» не смогла бы набрать на парламентских выборах в 2012 году почти 11 процентов голосов. Так что крестным отцом украинских националистов, получивших возможность участвовать в политической жизни страны и тем самым упрочивших свой статус, следует считать не Ющенко, а именно Януковича.

Однако все это было лишь идеологической подготовкой для вывода на сцену другой силы — первобытного, животного активизма пехотинцев, сельских парней, главным образом из западных областей Украины, которым была чужда всякая рефлексия и приверженность нормам цивилизованного общежития. Именно им предстояло явить стране пример такой неслыханной жестокости, которая парализовала бы общество, обездвижила людей, намертво сковав страхом волю к сопротивлению. Собственно, это и было восстановление живой связи с той изначальной бандеровщиной, дела которой во время Великой Отечественной войны и после нее неразрывно связаны с памятью о чудовищных зверствах, творившихся бойцами ОУН-УПА.

Репетицией возрождения можно считать Майдан, где и было опробовано главное оружие, единственно доступное в то время националистам — огонь. Огнестрел еще не имел тогда широкого хождения, да он и не способен был сформировать нужную картину — смерть от пули слишком банальна и кажется нестрашной. Вот человек только что стоял и уже лежит мертвый — а нужно было, чтобы жертва корчилась от боли, чтобы ее смерть была медленной и чудовищной, чтобы ее уход был сопряжен с ужасом и смертными муками. Только такой образ силы, не знающей моральных ограничений, жалости и сострадания мог утвердить бандеровщину в статусе всеукраинского изувера, способного ввергнуть общество в состояние неконтролируемой паники.

Нельзя сказать, что репетиция на Майдане полностью выполнила поставленные перед ней задачи, хотя там и происходило нечто невиданное. Горящие фигурки военнослужащих Внутренних войск, которых закидывали «коктейлями Молотова», оказались не слишком убедительными, поскольку стоявшие рядом тут же сбивали пламя, и дело заканчивалось лишь локальными ожогами. Но, оседлавшие энергию гражданского протеста националисты, выбрали верное направление: человек, сгорающий заживо, — это фактически эталон, калиброванный образец самого мучительного и насильственного ухода из жизни.

Однако гибель «небесной сотни» и вообще применение огнестрельного оружия сбило четкость картинки, не позволив образу изощренного зверства развернуться во всей своей полноте.

Для триумфа этой силы была выбрана новая площадка. Если кто-то думает, что события в Одессе были спонтанными, что они явились следствием трагической и случайной цепи событий, то он глубоко ошибается. Невидимая и безжалостная рука последовательно вела дело именно к такому исходу. До 2-го мая лидеры Майдана и Антимайдана постоянно вступали между собой в контакт именно для того, чтобы предотвратить столкновения и избежать серьезных инцидентов. По сути, возглавляя идейно враждебные друг другу группы одесситов, они в первую очередь заботились о сохранении общественной безопасности, предотвращая в ходе постоянных консультаций угрозу уличных беспорядков.

Но такая организация взаимодействия различных протестных групп авторов бандеровского марша на Одессу явно не устраивала. И поэтому в город были посланы боевики — футбольные фанаты и националистическая пехота — которые должны были обеспечить полный и беспощадный разгром врага. Я не думаю, что планировалось именно сожжение «куликовцев» в здании Дома профсоюзов — это все же скорее, случайность, ибо отступить антимайдановцы могли и в каком-нибудь другом направлении.

Но то, что расчет делался на показательную расправу, мне кажется очевидным. Нужны были жертвы, умерщвленные максимально болезненным и изуверским способом. Инициаторы побоища были прекрасно осведомлены, что «коктейли Молотова» наряду с бейсбольными битами, кусками арматуры и цепями станут главным оружием заброшенных в Одессу националистов. Забивание насмерть выбросившихся из окон горящего здания, покалеченных людей стало апофеозом первобытной, утробной жестокости продолжателей дела Бандеры и Шухевича.

И именно в Одессе сожженные заживо люди стали символом возродившейся бандеровщины, готовой рвать в клочья, остервенело терзать и убивать без малейшего намека на жалость всех, кого она по тем или иным причинам сочтет своим врагом. Война в Донбассе лишь упрочила устрашающую репутацию — «художества» тербатальонов в зоне АТО наглядно продемонстрировали, что исступление зверей в человеческом обличье не имеет пределов. Одесса породила в общественном сознании украинцев страх, вынудив многих отказаться от попыток протестовать против происходящего вокруг.

С другой стороны, она показала Донбассу, что никакого другого выхода, кроме как сопротивляться, не жалея сил и жизни, попыткам бандеровщины подмять под себя его территорию, у жителей мятежных областей не осталось.