Один из ключевых моментов в мемуарах Констебля (в миру - Константин Луговой, командир отделения в 3 взводе 7ШО Вагнера) - это первые и самые тяжелые бои в конце ноября 2022. Специфика момента - вновь сформированный отряд, большинство в армии не служили, позади интенсивный, но краткий курс обучения, позади удар Хаймарс по полигону, где проводилось обучение, первые потери. Впереди - передовая и первые бои.

Психологически и для него, и, очевидно, для многих других бойцов, это был самый тяжелый момент - когда люди мирного времени попадали в современную жесткую войну со всеми еще теми представлениями и иллюзиями, что имелись у них до этого. Опытные ветераны предыдущих войн мудро предупреждали - готовьтесь, парни, некоторые погибнут, кто-​то будет ранен. Однако пропорции не понимали и ветераны, а опыт их устарел.  

Потом становилось проще - иллюзий меньше, опыта больше.   

Констебль эти бои описывал так:

...Вблизи позиции продолжали взрываться мины разных калибров. Комья мерзлой земли и грязи, куски деревьев и мусорной пыли накрывали нас. В воздухе визжали, как сверла стоматолога, осколки и пули крупнокалиберных пулеметов, бивших короткими прицельными очередями с севера и северо-​запада. От взрывов закладывало уши, и всякий раз, когда я слышал далекий выход, сердце сжималось.

«Лишь бы не в окоп!» – успевал подумать я до момента разрыва.

Прячась от огня, осколков и пыли бойцы стали отползать в блиндажи. Как пингвины, которые сбиваются во время арктической метели, они прятались в самые защищенные от поражения места. Чем больше возникало хаоса вокруг, тем больше обострялась интуиция. В кризисной ситуации я инстинктивно понимал, что необходимо действовать именно так, а не иначе.

В большом блиндаже и траншее набилось человек шестьдесят. Вокруг меня сбились командиры групп, и каждый пытался что-​то сказать, перекрикивая остальных. Концентрация гремучей ядовитой смеси из противоположных эмоций наэлектризовала атмосферу блиндажа и ждала только последней искры, чтобы превратиться в панику.

Если бы я был вожаком стаи бабуинов, я бы заколотил себя в грудь кулаками с устрашающими криками, чтобы показать силу и храбрость своему племени: я бы схватил палку и стал бы неистово размахивать ей над головой, показывая, что я не боюсь хищников! Но я был человеком, и командиром, попавших под мое командование солдат.

– Молчать, мля! Заткнулись! – заорал я.

Крики мгновенно стихли и превратились в затихающий ропот.

– Слушай команду! Быстро на позиции! Держим сектора, как учились!

Я вышел наружу и присел в выкопанную огневую точку слева от входа. Не успела половина бойцов выкатиться из блиндажа, как раздался первый танковый выстрел, и практически мгновенно прозвучал взрыв. Между выходом и взрывом прошло меньше секунды. Снаряд разорвался в двадцати метрах от меня, в окопе. Ударная волна мгновенно разметала в разные стороны людей, которые были поблизости. Невидимая, мистическая сила ударила по ним и расплющила их тела о стенки траншеи. Два тела, как тряпичные куклы, подлетели в воздух и упали на бруствер.

– Ааааааааа… – истошно завыл кто-​то в пыли, поднятой взрывом. – Сука! Больнооо!

– Рука! Рука! – стал орать другой голос.

Выстрел из танка невозможно перепутать ни с одним другим выстрелом. Особенно если танк близко и бьет по вашей позиции прямой наводкой. В нем есть тяжелая и неумолимая животная сила. Танк – это тираннозавр, универсальная машина уничтожения и убийства с железными мышцами траков, хищными обводами башни и жалом ствола, проникающим сквозь расстояния и преграды. В нем вся неизбежность и неотвратимость разрушения и смерти. Вид танка, как вид монстра, одновременно и притягивает, и пугает. Подвижное и маневренное орудие уничтожения противника и укреплений.

Танк подавляет волю и силу сопротивляться. Наверное, так же себя чувствовали пехотинцы всех предыдущих нескончаемых войн, когда на них неслись закованные в латы конники, слоны или колесницы. Ты стоишь в строю, в своих доспехах или без них, и видишь маленькие точки вдали. Точки постепенно приближаются и становятся все более осязаемыми. Ты слышишь нарастающий гул копыт и клубы пыли, поднимающейся из-​под них. Перед тобой все отчетливее вырастает монстр, который готов тебя растоптать и вдавить в землю, разорвать на части, переломав все кости. Периферийная тревога перерастает в страх, и мозг начинает кричать и умолять спрятаться и убежать, но нужно стоять и встречать неизбежное, надеясь на то, что ударит не по тебе.

Да, арта – это страшно. Но когда по тебе работают артой или минометами, страх другой. Где-​то там происходит выход, и ты ждешь, когда будет прилет. Ты не видишь ни миномета, ни пушки. Они бьют навесиком, как мортира. Почти всегда есть время между первым пристрелочным выстрелом и подводкой – поменять позицию или успеть зарыться в какую-​нибудь нору.

Танк, который стрелял по нам, бил прямой наводкой. Нарезная пушка старого доброго Т-72 стала разносить нашу позицию прицельным огнем.

Прозвучал второй выстрел…

Время замедлилось и превратилось в кисель. Была ли это причудливая иллюзия, которую создал мой мозг, или он действительно способен в смертельно опасной ситуации воспринимать реальность по-​другому. Я не знаю. Но в тот момент я увидел снаряд, который пролетал мимо меня. Он как будто застыл на мгновение в воздухе, выпустил кумулятивную струю сзади себя и влетел прямой наводкой в блиндаж – в самую гущу моего отделения, раскидывая в стороны тех, кто стоял на его пути, и сминая остальных. Ярким шаром сверхновой звезды вспыхнул взрыв. Силой взрывной волны он ослепил меня и отбросил назад. Воздух стал листом железа, которым невидимый великан ударил меня по всему телу. Меня, как теннисный мяч, ударило об стенку траншеи и бросило лицом вниз. В голове играли адские колокола, размеренно ударяя железным молотом по стальной наковальне.

– Костя, сынок. Давай жми на педали!

Мой отец стоял в нашем старом дворе и смотрел на то, как я пытаюсь научиться ездить на велосипеде.

«Такой молодой?»

Меня переполнял щенячий восторг от его подбадриваний и от ощущения полета и свободы, которые мне дарила самостоятельная взрослая езда на велике!

– «Констебль», ты живой? С тобой все нормально? – услышал я голос и пришел в себя.

«Какой странный сон. Когда я успел уснуть?» – подумал я и с трудом приоткрыл глаза.

Вновь почувствовав тянущую боль в области спины, я вспомнил про взрыв и стал слышать стоны и крики вокруг.

Я сунул руку под броник и одежду, ощупывая свою спину. Рука была сухой. Крови нет.

– Живой, – крикнул я «Викингу», не слыша своего голоса.

Я встал на четвереньки и попробовал подняться. Меня замутило. Шатаясь и пригнув голову, я пошел к блиндажу.

Выход. Взрыв!

Третий разрыв был еще дальше в окопе. Снаряд врезался в дерево и расщепил его на причудливые лучины. Осколки снаряда, разлетаясь во все стороны расширяющейся сферой, прошили землю и блиндаж, который находился рядом. Третьим выстрелом убило еще двоих человек.

Вокруг копошились раненые и контуженные бойцы. Рядом со мной из-​под двух обездвиженных тел выползал «Абакан». Он, как в фильме «Матрица», слегка подрагивал как виртуальная проекция. В голове звенело, а воздух наполнился пороховыми газами, кровью и горелыми тряпками. Маскировочная сеть, которой был накрыт блиндаж, загорелась сразу в нескольких местах и едко дымила.

– Фосфор! Нас жгут фосфором! – заорали у выхода из блиндажа. Бойцы, выползая из всех щелей, стали ломиться к выходу, толкая и перескакивая друг через друга, наступая ногами на раненых и мертвых. Началась паника. Прямо передо мной сидел контуженный боец и пытался набрать в легкие воздух, который вышиб из него взрыв. Кровь тонкими темными струйками текла у него из ноздрей и ушей.

– Нужно их остановить! – заорал я Ромке и «Айболиту», появившемся из ниоткуда.

Я стал хватать бойцов за шиворот и отбрасывать назад, прорываясь к выходу.

– Отставить панику! – орал я на ходу. – Отставить панику!

Мой крик остановил несколько человек, и они запустили цепную реакцию. Бойцы стали приходить в себя и таращились на меня, не понимая, что делать. Рома и Женя стали командо-​
вать и помогать им разгребать завалы из тел.

– Кто цел, занимается выносом раненых! Десять человек остаются со мной, остальные обеспечивают эвакуацию!

Я увидел Саню, который давал указания своим пацанам:

– «Банур»! Командуй эвакуацией! Выносите тех, кто не может идти. Огонь снизился, и я увидел, как «Вардим» резко высунулся из траншеи с гранатометом и выстрелил в направлении противника. Следом за ним стал стрелять еще один боец, позывного которого я не знал. Они по очереди стреляли то на запад, то на север, обозначая противнику, что мы держим оборону. Люди с первых дней раскрывались на войне по-​разному. Война, как лакмусовая бумажка, обнажала сущность человека и показывала, на что он способен.

...

После выхода книги Констебль взял ряд интервью с парнями из своего взвода и смежных подразделений, которые стали информативным дополнением к самой книге, дополняющим описание и мнение самого Констебля:


и одно из интервью было с бойцом "Ношпа" (в мемуарах он был "Дружба"). Ношпа - таджик, проект К (арестантский набор), во взвод приходил как полевой медик, но к моменту боя стал командиром штурмовой группы в силу личных качеств. Для него бой выше оказался последним, после полученного ранения на фронт он не вернулся, отрывки из интервью:  

"С медикаментами тогда было туго. Я приехал с Лисичанска, у меня был РД-​шка и два подсумка набитые медикаментами. Все искали на чем поспать, а я разбирал шкафы в психбольнице в Лисичанске, просрочку не просрочку, шприцы. Все было у меня - от жгутов до тампонады, гемостатики, я все собрал. Раз пацаны сказали, ты будешь медиком, я подошел ответственно...

Знаешь, когда я поменял мнение, что пришел просто за своей свободой?  В Попасной был момент, мне сказали, иди собирай медицину. Я брал пацана и мы ходили по всей округе. Зашли в деревню, частный сектор, в полутора километрах от нашего расположения. И там жила женщина, у нее было четверо или пятеро несвоих детей. Она их собрала по этой деревне, она их кормила, ей некуда было идти и она не хотела уходить. Мы идем и тут маленький пацаненок выбегает. Он перевернул мой мир и напарника моего. Спрашивает нас, здравствуйте, а вы кто. Мы - Вагнер, российская армия. Он - дяденьки, пожалуйста, найдите тех, кто изнасиловал и убил мою маму, я вас очень прошу. Напарник мой заплакал, достали шоколадки, раздал, сухпаек принесли. Я стал иначе смотреть на всю эту картину... 

Помнишь, когда нас танк разбирал, или два танка нас разбирали. Какую картину я запомнил? Пацаны начали паниковать, прямо жестко. Кто-​то упал на колени, кто-​то начал плакать. Трехсотые начались, двухсотые. А многие еще не видели этого. И началось - давай по окопу бегать, столпотворение творить.  Единственный выход, который увидел - забрался на бруствер и начал ногами всех херачить, за каску поднимал, бил рукой, матом орал. Начал пацанов в чувство приводить потихоньку.   

Последний снаряд по группе эвакуации попал, я посмотрел вокруг, сколько нас осталось, если ты помнишь, я посмотрел на тебя и сказал, нас мало, я не смогу им помочь. Если накат будет, это будет самое последнее, что мы увидим. Но наката не случилось. Пять или шесть человек нас осталось на позиции, потом пришла группа эвакуации и нас стало 17 человек. Начали разбирать группу Бродекса, и они отступали, и тут пацаны в панике подняли огонь. Никто не понимал что творится. Констебль орет о прекращении огня, никто не слышит, я кричу, никто не слышит, а там эвакуируются наши пацаны, которых уже подразобрали.  

Крики "отставить панику" в таких ситуациях не работают, остается только, как говорил один старший лейтенант, колотить их, они поймут. Когда создашь лобовое столкновение эмоциям, когда будешь на другие эмоции выводить, вот тогда они тебя услышат. Этим я и занимался. Других вариантов не было, я видел как растерялись командиры групп по 15 человек, которые заходили.

Был пацан-​снайпер, у него был теплак и он оказался двухсотым, он вытек - потому что у пацанов, что были вокруг, началась паника. Был первый прилет с танка, его и сняло. Он теплаком засветил танк - никто ему не объяснял, что нельзя этого делать, танк быстро вычисляет, где теплак, дальномеры, никто не объяснил пацану. Так я теплак зацепил.

По рву смотрим рядом, туда-​сюда люди ходят. Нам никто не отвечает. Никто понять не может, наши или чужие. Раз один пробежал, другой, третий. 

В теплак смотрю - ползет человек. Закидали гранатами.  Смотрим, два человека в другую сторону ползут.  И все.

На следующий день мне говорят, остаешься. Пацаны начали подтягиваться, началось движение. Забрали блиндаж, в котором никого не оказалось, один двухсотый только какой-​то еще до нас. Потом нас с трех сторон долбили, с утра до вечера. Назначили командиром группы, надо было довести ее до другой лесополосы.

Через каждые пять минут ВСУ ведет обстрел поля. Засекли пять минут, упали, они отбомбились, мы дальше пошли. Пришли на точку.

Был холм, это единственное что было в этом поле - ров когда копали, туда собрали всю эту землю, большая насыпь. Пацанов туда посадил, пошел к командиру предыдущей группы. И тут снаряд РПГ летит, встаю - нагрудная броня разлетелась. Монолит. Пацан бежит, кричу ему, стой, это пристрелочный был. Еще один бежит, в итоге у одного с ногами проблема, у другого с рукой. Думал, помочь, смотрю, а все, рука не работает, перебиты кости. Понимаю, что теку, но пацанам тяжелее. Их уносят, за мной минут через 30 приходят, и тут птичка начинает бомбить, скидывать ВОГ-и. 

Лежу, думаю, неужели конец? Но он откидал ВОГ-и и улетел. Я 97 килограмм весил, пацаны прямо по трассе меня понесли без остановки до Зайцево.

Доктор сказал через три месяца будешь ходить, начал ходить через месяц. С 10 декабря по август в госпитале был...

20 мая, берут Бахмут. Я в госпитале, в одной из гостиниц Анапы, прихожу в себя. Выхожу утром с чашкой кофе и передо мной висит украинский флаг, трезубец, через полтора метра от меня, через балкончик.  Я потерял дар речи. Привезли беженцев и они развешивают флаги, до сих пор думают, что это дружественная страна, насколько довели эту информацию. Я настолько был зол, стоял кувшин с водой, запустил его в этот флаг, он слетел. Вышел парень молодой, сказал ему, если еще раз флаг увижу, перелезу и по башке надаю. Больше этот флаг не видел". Источник