— Ну, цветных вам крымских снов! — с многозначительностью мультипликационной феи улыбается Марина, хозяйка мисхорского отеля. — У нас так говорят. И такие видят.

Весь этот Крым, конечно, сон — крепости, курганы, пещеры, дворцы и монастыри… Сон с соснами, дубами, пальмами и бесстыдницами, блеском, плеском, клекотом чаек над золотым яйцом закатного моря, и желтой алычевой ягодой, лопнувшей под моей шлепкой на старинной плите в отчаянную оранжевую мякоть… Крым с песочного оттенка крепостью Балаклавы, и строгой полуночной цепочкой корабельных огней Севастополя, и скалой Коктебеля в виде ворот, нарисованной еще Пушкиным, и нарядным розоватым собором Александра Невского, и белоснежным, как подвенечное платье, дворцом Ливадии под охраной каменной химеры с острыми ушами и гребнем спинки. Крым с горой Кошка, которая, как огромная копия этой гаргульи, вкрадчиво изогнулась…

Надо ли ехать сюда?

Нет такого вопроса.

Приехать летом, пускай ненадолго. Наведываться, как можно чаще. Быть тут, платить тут, делать заплывы и делать селфи, есть дыню, ездить в знаменитом троллейбусе — закрепляя за своей страной эту землю и это море.

Материальные и бытовые минусы крымского вояжа известны. Например, дороговизна билетов. Если не брать их заранее, дешевле отдохнуть в Греции или Турции. «Низкая культура сервиса», которую сердито величают «совком», и вообще, отдельные проявления первобытной простоты. Например, божественно душистый парк в Мисхоре никогда не освещен, вереницы отдыхающих пробираются во мраке, скользя по могучим стволам огоньками мобильников: неработающие фонари — наследие дикарки Украины…

И все же жизнь подсказывает, комплекс неполноценности — наш странный кривой житейский компас. Глядя на свое, родное, близкое, мы исполнены заведомого скепсиса, запросто переходящего в озлобление. Мы думаем о своих дурно. Дважды в двадцатом веке терявшие государство, мы воспалены идеей негатива, и кажется, подсознательно нуждаемся в подтверждениях. Одно — хотеть исправить недостатки, но совсем другое — настырный поиск раздражителей.

Московские цены в ялтинском гастрономе, прямодушный официант с его южным «шо», чья-то пятка, толкнувшая под водой, визжащие дети, очередь в аэропорту, закрытый «Макдоналдс» — деталь бережно лепится на деталь, и вот, мутный абсурдный ком застилает и солнце, и море, и горизонт с парусом.

Все это лето поехавшие в Крым или не поехавшие в Крым, или даже некоторые публицисты из Крыма в постах в Фейсбуке и авторских колонках соревнуются в описании недостатков тамошнего житья-бытья, не замечая, как сами толкаются в нелепой очереди, все время срываясь на детский визг.

Сказать что-то обратное кажется пресным и пошлым.

А сказать надо. Надо сказать.

Слушайте, Крым — крут.

…Но разве может быть крутым что-то наше?

Ночью в Париже моему приятелю надавали оплеух чернокожие весельчаки, требуя денег, а когда он вырвался и побежал, вслед полетел нож, и вонзился ему в рюкзак, с этим ножом в рюкзаке он бежал по равнодушному городу. Обычная картинка, считайте, он бежит сквозь, повторяя Ходасевича, европейскую ночь, и по Лондону, и по Брюсселю и так далее… Бежит, задыхаясь от страха, но все равно млеет и тает — «цивилизация». Вы заболеете в Нью-Йорке, у вас поднимется температура до сорока, вызвать врача невозможно, вы, приехав к доктору на такси, прошелестите, что вам плохо, задастая сука в белом халате покажет пластмассовый оскал: «Sorry?», вас привезут в больницу спустя два часа, прокачают ледяную воду капельницей, но температура не спадет, и тогда, содрав тысячу долларов, пожимая плечами и пластмассово улыбаясь, вас, жаркую тень человека, выставят на улицу под дождь — иди, помирай, твои проблемы… Но все равно — «цивилизация»… Наконец, вы отправитесь на какой-нибудь раскаленный Корфу, где в зале, гулком, как на вокзале, над судками с греческим салатом давится потная толпа поляков и немцев, и такая же толпа теснится в воде, а интернет подается в час по чайной ложке, и в номере полудохлый кондиционер, но вы сладко жмуритесь: нет, тут не какой-нибудь Крым-совок, заграничное море, Ионическое…

Это и есть настоящий «совок», до сих пор не выветрившийся провинциализм сознания.

В советское время советских людей перекормили ужастиками про «Их нравы», и «заграница» казалась вожделенной, как волшебный десерт.

До сих пор некоторым неловко похвалить свое или усомниться в чужом.

…Непосредственность, легкость, раскрепощенность…

А это что?

А это мои ощущения от Крыма.

Продолжение следует