Боюсь показаться излишне оптимистичным, но поскольку большая часть данного текста будет скорее пессимистичной, начнём всё же с приятного. Как бы ни старались скептики "не замечать" ускорение и расширение фронта наступления ВС РФ, этот факт уже констатируют даже вполне официальные лица в лагере врага (в Киеве, в Брюсселе, в Вашингтоне).

Никто из профессиональных военных не сомневается в скором (в течение нескольких недель) падении Покровска/Мирнограда и Купянска, а также выхода российской армии на ближние подступы к Гуляйполю и Лиману.

Казалось бы, от Киева всё равно далеко и беспокоиться Зеленскому нечего. Но для киевского режима всё не так благостно, как кажется некоторым. Падение Купянска не только обеспечивает глубокий правый фланг и тыл войск, наступающих на Лиман, но, что гораздо важнее, позволяет одновременно начать наступление на харьковском направлении.

С выходом российских войск на линию водохранилищ (Белогорское и Печенежское) Северского Донца, во-первых, ВСУ вынуждены будут из последних наличных сил формировать отдельный фронт, прикрывающий харьковское направление, а, во-вторых, будут перерезаны две основные дороги снабжения Изюма, ведущие от Харькова. Останется одна, от Полтавы. При этом надо будет иметь в виду, что через Полтаву также будет идти снабжение харьковского фронта ВСУ, а пропускная способность дорог не резиновая – Изюм получит остатки (если вообще что-то получит).

В свою очередь, падение Покровска неизбежно влечёт за собой падение Доброполья, открывая дорогу на Павлоград. Он, вроде бы ещё далеко, но серьёзных укреплённых районов на пути к нему уже нет. Более того, падение Покровска, позволяет усилить давление и так спешно наступающих российских войск на юге Днепропетровской – севере Запорожской области, ускоряя процесс занятия ВС РФ связки Гуляйполе-Покровское, откуда можно как усиливать давление на Орехов и далее на Запорожье, так и давить на Павлоград с Юга.

Продвижение только на этих двух направлениях, делает бессмысленным цепляние ВСУ за Славянско-Краматорскую агломерацию и даёт надежду на окончательное освобождение ДНР без больших боёв. Наконец, харьковский фронт ВСУ вдоль водохранилищ Северского Донца не может быть стабилен, так как с открытого левого фланга (с севера) уже сейчас подвергается атакам у Волчанска и Липцев, а на правом (южном) фланге ВСУ находятся под угрозой выхода ВС РФ на западный берег Северского Донца у Чугуева.

Пока что трудно сказать, насколько эффективными и быстрыми будут начавшиеся бои за освобождение Херсона, но надо понимать, что за Херсоном неизбежно последуют Николаев и Одесса, а также выход ВС РФ в тыл Запорожской и Днепропетровской группировок ВСУ, с одновременным созданием угрозы наступления на Кировоград и Умань.

Обращаю внимание, что наступления ВС РФ раз начавшись, более не останавливаются ни на одном участке фронта. Сейчас на наших глазах они сливаются в одно – в движение приходит весь фронт и остаткам украинской армии становится всё труднее его удерживать даже в режиме медленного отступления. У Киева просто не хватает ни войск, ни техники, для создания прочной обороны по всему фронту, а возможности очаговой обороны себя исчерпали, так как между очагами образовались такие дыры, что ВС РФ всё чаще оставляют очаги сопротивления в тылу, блокируя их и вынуждая гарнизоны к выбору между быстрым отступлением, очень похожим на бегство, и сдачей.

На этом хорошие новости заканчиваются. Несмотря на неизбежность разгрома Украины и демонстративную готовность России довести дело до конца, даже если придётся занять всю территорию бывшей УССР, не только киевский режим, но и значительная часть его западных покровителей не желают договариваться о компромиссном мире. Более того, Европа готовится продолжать противостояние и после уничтожения Украины и пытается заставить США присоединиться к ней.

Межу тем, следует заметить, что после разгрома Украины геополитические позиции Запада ослабнут. В конечном итоге Запад сам придал украинскому кризису эсхатологический оттенок, завил о принципиальной невозможности договориться с Россией, пока она не отведёт войска за пределы "границ 1991 года". Даже предлагаемый буквально сейчас "мирный план" "коалиции желающих" и Украины, предполагает, что после прекращения огня и заморозки боевых действий по существующей линии фронта, санкции с России не снимаются, а переговоры ведутся всё о том же отводе войск к "границам 1991 года", а также о репарациях, которые проигравшие хотят получить от победившей России.

Безусловно, на Западе всё больше становится политиков, желающих вернуться к мирному сотрудничеству с Россией, независимо от решения украинского вопроса. Это видно даже по Трампу, у которого на втором сроке куда больше пространства для манёвра, чем было на первом. И, тем не менее, даже полный разгром Украины лишь несколько ослабит западных ястребов, но не остановит желающих продолжать конфликт с Россией и надеющихся в конечном итоге одержать победу.

Дело в том, что соответствующие русофобские силы в Европе выражают вполне сложившиеся интересы крупных социальных групп, занимающих ведущие позиции в западных странах и не собирающихся добровольно отказываться от власти.

Лет десять-двадцать назад возник и быстро завоевал популярность термин "либерал-фашизм". Казалось бы оксюморон, но очень точно отражает существующую реальность политики эпохи постмодерна, момента перехода от посткапитализма к чему-то новому и непонятному, о чём не писали ни Маркс, ни Адам Смит, чему не учили ни современные неокоммунисты, ни Чикагская школа. Новый технологический рывок только изменяет экономический базис – процесс не завершён. Поэтому мы уже видим, что старая политическая надстройка не работает (всё больше крутится вхолостую, с ускорением, но без отдачи пожирая ресурсы), а на какой базе создавать новую пока неясно.

Аналогичный кризис человечество переживало в первой половине ХХ века, когда старый (колониальный) капитализм себя изжил, а как должен выглядеть "прекрасный новый мир" никто не знал. Тогда большим спросом пользовались как левые (коммунистические) тоталитаризмы, так и правые (фашистские и нацистские) режимы. Подчеркну, что правые тоже считали себя революционерами, борцами против отжившей капиталистической системы, строителями "прекрасного нового мира".

В результате во второй половине ХХ века победу одержали умеренные реформаторы из США и примкнувшие к ним европейские, американские и азиатские союзники, придумавшие неоколониализм и долларовую финансовую пирамиду. Оппонировавшая им советская система, в конце концов тоже вернулась к политической умеренности и заменила революционные лозунги реформаторскими. СССР реформы провести не успел и не сумел, у Китая получилось.

Однако возникшая новая система оказалась недолговечной. Масштабный технологический рывок моментально начал тормозиться интересами сохранения американской политической гегемонии. В конечном итоге попытка американских элит политическими средствами победить экономическую необходимость оказалась провальной, как и все ей предшествовавшие аналогичные попытки, совершавшиеся в разные века, в разных странах. Американская гегемония рухнула, но уцелела обслуживавшая её неолиберальная (леволиберальная, либерал-троцкистская – у неё много названий) идеология. Потеряв опору в широких массах и не имея надёжного экономического базиса, леволиберальные идеологи, как и все их правые и левые предшественники, моментально скатились в тоталитаризм.

Тоталитаризм любого толка (хоть правого, хоть левого и даже центристского) становится востребован в тот момент, когда идеологи строительства "светлого будущего" обнаруживают отсутствие у них под ногами твёрдой экономической почвы. Население всегда голосует за то, чтобы жить лучше, а не за то, чтобы страдать ради "светлого будущего", которое никто не увидит. Если населению нечего дать прямо сейчас, если следование идеологическим догмам не приводит к повышению уровня жизни, то демократическим путём сохранять власть больше не получается. В неидеологизированных системах, проигравшая политическая сила просто уходит в оппозицию, собираясь вернуться к власти в очередном цикле. Но в системах идеологизированных невозможно отказаться от власти. Ведь, с точки рения идеологии, это означает свернуть с магистральной дороги в светлое будущее и позволить вести свою страну и всё человечество в тупик.

Нет ничего удивительного в том, что перейдя от надидеологичности к леволиберальной идеологизированности и столкнувшись с тем, что идеологические догмы нельзя намазать на хлеб, западные элиты стали быстро скатываться в новый леволиберальный тоталитаризм, который у нас называли либерал-фашизмом (так как мы боролись с тоталитаризмом правым) а в США, не мудрствуя лукаво, "обозвали" коммунизмом (поскольку США именно с ним боролись, прежде чем стать глобальным гегемоном). С таким делением согласны и американские, и европейские леволибералы, называющие фашистами трампистов и европейских консерваторов-традиционалистов. Таким образом стороны внутризападного конфликта подчёркивают идеологический характер противостояния.

Россия и Китай, считающие, что полезность и эффективность кошки определяется не её расцветкой, а способностью к мышеловству, готовы к взаимовыгодному и равноправному сотрудничеству с любыми западными политиками (хоть либеральными, хоть консервативными). Но обе стороны, в запале идеологического противостояния, на первый план выдвигают идеологические догмы, главной из которых в любом случае является "прогрессивность Запада", определяющая его "право на глобальное лидерство". Несогласие с этой догмой автоматически переводит любую страну в разряд еретиков, равно неприемлемых как для западных либералов, так и консерваторов.

Из всех западных консервативных политиков, на позиции здорового неидеологического прагматизма, долгие десятилетия остаётся только Виктор Орбан в Венгрии. Остальные, где бы и когда бы ни пришли к власти, хоть в Польше, хоть в Италии, хоть в Греции, ведя непримиримую борьбу со своими либералами во внутренней политике, легко и охотно смыкаются с ними в политике внешней. Смыкаются именно потому, что также, как и либералы своей стратегической целью видят восстановление, сохранение и утверждение навсегда западной военно-политической и финансово-экономической гегемонии. А так как эта цель ничего не даёт ни миру, ни собственным народам, навязывать её можно только силовым путём. Отсюда и стремление современного Запада к тоталитаризму, хоть левого, хоть правого толка и размывание политического центра, а также служащего ему базой среднего класса.

Но с тоталитаризмом договориться нельзя. Ибо, будучи предельно идеологизированным, он ни с кем не собирается договариваться, гордо провозглашая: "Не умеешь – научим, не хочешь – заставим!" В этом лозунге нет места компромиссу, договорённостям, учёту интересов, соблюдению баланса. У нас изначально разные исходные позиции. Россия с Китаем живут по принципу "кто не против нас, тот с нами", а США и их союзники давно уже перешли к принципу "кто не с нами, тот против нас".

Мы с ними договориться можем. Они с нами нет. Любой мир с ними – не более, чем перемирие. Когда США боролись с идеологизированным СССР, они хорошо это понимали и даже в моменты разрядки готовились к будущим столкновениям. Сейчас предельно идеологизированы США и их союзники. Для них борьба с идеологическими противниками – святая обязанность, как крестовый поход для рыцарей в XI-XV веках.

До тех пор, пока коллективный Запад не освободится от идеологической одержимости, а освободить его может только массовое разочарование населения в результате экономической и политической катастрофы идеологической системы (любой, не важно какой), он будет нацелен на войну с нами – с нормальной частью человечества. И никакие текущие поражения его не остановят и не вразумят, ибо "нет таких крепостей", которые не считала бы себя способной покорить идеологизированная система. Она не может рационально остановиться, она всегда будет продолжать борьбу (до последнего украинца, поляка, американца, в конечном итоге до последнего человека на Земле).

Поэтому помимо военных побед, которые ослабляют, но не убивают западную Гидру, нам необходима очередная победа над идеологией – не замена её другой "хорошей и правильной", а деидеологизация политических институтов человечества. Пора отправить идеологию туда, где ей место – на кафедры философии университетов, пусть её там препарируют, главное чтобы опять наружу не вырвалась, ибо идеологический вирус – самый страшный, самый убийственный, самый вирулентный, болезни которые он вызывает несут абсолютную смертность, а лечатся с очень большим трудом и никогда не проходят без следа, осложнения и через столетия догоняют некогда поражённое идеологическим вирусом общество. Источник