На смену ему пришёл «Шторм V», и это не просто замена букв. «Шторм V» — это уже не отдельное формирование, это всего лишь механизм набора и распределения осуждённых, получивших условное освобождение, по частям и подразделениям российской армии. «Шторм V» — это иная мотивация, иной статус, иные условия прохождения службы.

«Шторм Z» был всё-таки отдельной структурой, хотя и разбросанной по всей линии фронта в качестве штурмовых рот, приписанных к регулярным частям.

И «Шторм Z» — это, в первую очередь, первопроходцы.

Да, до него был опыт привлечения осуждённых в ряды ЧВК «Вагнер» — опыт неоднозначный, но в общем и целом признанный позитивным. Тем не менее эксперимент «Вагнера» хотя и был санкционирован государством, однако был лишён его «сакрального рукоположения». Это был проект частной компании, тогда как «Шторм Z» — целиком и полностью инициатива Министерства обороны РФ, то есть «государевых людей».

Русский человек по природе своей этатист.

Даже если речь идёт о разбойнике с большой дороги, лихом человеке с ножом за голенищем, возможность стать причастным к государственным, державным делам ему не чужда. И доверие к государевым людям у него традиционно выше, нежели к частной структуре.

В этом плане переход от «Вагнера» к «Шторм Z» в считанные месяцы повторил собой переход от казачьих вольниц времён Ермака Тимофеевича к иррегулярным войскам под дланью русского императора.

Чем в итоге стал проект «Шторм Z» для людей, оказавшихся в его рядах? Был ли это просто ещё один шанс для заблудших душ, обрётших возможность кровью своей получить прощение и вернуться к нормальной жизни? Или же это была сублимация истинных устремлений русского человека, сменившего «зэковскую» робу на армейский камуфляж?

Вопрос насколько нетривиальный, настолько и открытый.

Дело в том, что проект «Шторм Z» остался немым. Из его среды практически не вышло тех, кто мог бы о нём рассказать.

Его бойцы — это тот самый «глубинный народ», брезгливо описанный «людьми с хорошими лицами». Зачастую настолько хрестоматийный, гротескный и карикатурный, что не верится, будто такие люди существуют в реальности, что это не персонажи каких-то сатирических фельетонов.

И это при том, что настоящий блатной мир вполне многословен, у него есть своя устная и даже письменная субкультура.

Вот только её творцы, певцы и вдохновители в зону СВО не едут. Им хорошо и комфортно в своей естественной среде обитания.

Едут другие — едут те, кто с трудом набирает сообщение в мессенджере, о каких уж балладах и сагах тут может идти речь. Редкие, залётные персонажи, имевшие возможность взять на себя труд летописца, за некоторым исключением предпочитают молчать.

Даже найдя какие-то силы для эпистолярного жанра, такие «интеллектуалы от "Шторм Z "» описывают свои истории «за ленточкой», с позиции обычных добровольцев.

Сущность происхождения «Шторм Z», его неразрывную связь с системой ФСИН эти люди стараются не раскрывать, пытаясь стыдливо спрятать её за потоком военной тематики как нечто несущественное, не стоящее внимания.

«Шторм Z» просуществовал недостаточно долго (около года), чтобы обрести свои традиции, свою мифологию и свои легенды.

Это, конечно, не Légion étrangère. И даже славой «вагнеров» он не успел обрасти. Большую часть времени «Шторм Z» провёл где-то в тени, на подмостках.

Будучи хорошо знаком армейской среде, на ЛБС, среди обывателя он не получил широкой известности. Да, о нём что-то слышали, но в основном лишь те, чьи родные и близкие несли службу в его рядах.

Можно ли в конечном итоге считать проект удачным, был ли реальный смысл в его смене на «Шторм V»? С точки зрения государственной логики произошла эволюция, в ходе которой осуществилась ликвидация:

1. Серых правовых зон в работе «Шторм Z», связанных с вопросами помилования.
2. Недовольства населения, выраженного в том, что оно воспринимало как несправедливость помилование для бывших осуждённых через полгода, тогда как основная часть армии и мечтать не могла о демобилизации.

Фактически это сейчас привело к ликвидации ударных частей, личный состав которых был готов, настроен и мотивирован на операции повышенного риска. Теперь для этих же задач будут использованы «обычные» подразделения, укомплектованные в том числе и мобилизованными, и контрактниками.

Как это скажется на ходе военных действий — покажет время.

Не факт, что чересчур негативно.

Бойцы «Шторм Z» никогда не были какими-то особыми супервоинами, а в штурмах вражеских опорников сплошь и рядом использовались регулярные части ВС РФ, эффективно решавшие поставленные задачи.

Другое дело, что, закрыв проект «Шторм Z» и созданные на его базе ударные, штурмовые роты, сформированные из «спецконтингента», русская армия действительно упустила возможность обрести в качестве особой компоненты Вооружённых сил свой Légion étrangère.

В будущем формирование такого рода могло стать незаменимым инструментом для решения особых, специфических и непопулярных (неафишируемых) задач в области защиты государственных интересов России в любой точке земного шара.

«Шторм Z» со временем обрёл бы и свой постоянный состав, и традиции, и субкультуру (при соответствующем подходе политического руководства) и, помимо всего прочего, стал бы хорошей точкой притяжения для значительной части пассионарного, но крайне неспокойного населения.

Пожалуй, автор этих строк стал единственным исключением из общего правила.

Вспоминая свой собственный путь, оглядываясь на полгода, проведённые в рядах данного формирования, я постоянно обращаюсь в памяти к строкам Булгакова: «Всю свою жизнь до 1914 года Козырь был сельским учителем… А рассвет… под оконцем застал Козыря полковником петлюровской армии, и никто в мире (и менее всего сам Козырь) не мог бы сказать, как это случилось. А произошло это потому, что война для него, Козыря, была призванием, а учительство — лишь долгой и крупной ошибкой».

Нет, я, конечно, не считаю службу в «Шторм Z» своим призванием. Но от ощущения игрушечности и иллюзорности той, прежней жизни мне уже, наверное, никогда не избавиться.

Равно как и от ощущения, что 44 года я жил, учился и развивался только и исключительно для того, чтобы сформироваться и внутренне подготовиться к часу Х. А часом Х стал именно тот момент, когда в шумном ростовском ангаре я поставил свою подпись в контракте и надел на шею алюминиевый медальон с личным номером.

Таким образом я впихнул в полгода своей жизни то, чего мне остро не хватало предыдущие четыре с гаком десятилетия.

Смыслы. Остроту бытия. Возвращение всей палитры красок, вкусов и чувств.

В общем-то, моя собственная история в «Шторм Z» — это рассказ о том, как офисный планктон, растерявший смысл бытия в повседневной рутине безвременья нулевых и 2010-х годов, встретился в окопах индустриальной войны с хтоническими силами, расположенными по обе стороны фронта, попал в историю про богов и героев.

Такое бывает раз в жизни, и далеко не со всеми.

И совсем немногим удаётся, оказавшись в таком временном зазоре между реальностями, вынести оттуда то, что можно было бы облечь в формат Слова.

Но это я о себе.

А что же я могу сказать о мотивации и стимулах своих товарищей? О том, что я наблюдал в течение полугода? Я наблюдал декларативную безыдейность — наследие тюремного мира, импортированное в зону проведения СВО.

Тюремный мир, претендуя на собственные идеи и смыслы, достаточно агрессивен и нетерпим к иным взглядам. В нём нет позитивных идей, но есть тотальное отрицание всего чужого (особенно если это исходит от «начальства»), куда попадают и патриотизм, и национализм, и долг перед Отечеством.

Всё это тянется хвостом из мест лишения в зону проведения СВО, заставляя бойцов «Шторм Z» бравировать и форсить подчёркнутой безыдейностью.

Но реальное поведение, реальные поступки и внутренняя мотивация, выходящая наружу, свидетельствуют о другом. Глядя на то, как выполняли свои задачи, рисковали своей жизнью и погибали огромное количество бывших осуждённых, невозможно не узреть за блатным форсом обычное лицо русского солдата, мужика из глубинки, того самого, что защищал Осовец, гиб подо Ржевом.

Даниил Туленков