Начну издалека. С высшей военной награды СССР — ордена Победы. Коим отмечены всего 17 кавалеров. Из них один, конечно же, Брежнев (1978). Которому, — абсолютно вне следованию статуту (обрядности, соблюдению церемониала правового акта, — авт.), — достался орден. Причём без объяснения отнятый почему-то у маршала Говорова.

Отнюдь не лишённого звания и наград. Тогда ещё мгновенно появился анекдот, дескать, Сталин на совещании в Ставке, вняв мнениям и доводам маршалов Жукова, Василевского и Рокоссовского, нетерпеливо сказал, выдохнув густой табачный дым: «Ну ладно, побазарили и будет. А что по этому поводу думает полковник Брежнев?»

Через 10 лет орден «Победы» у нашего Ильича забрал Горбачёв — как несоответствующий статуту. Но тому уже было по барабану. Свою жизнь Ильич прожил не зря и не «дуриком», как изрекал Л. Андреев: что навевает философские размышления о сущности бытия вообще и о нынешней России — в частности.

Естественно, Брежнев знал и периодически выслушивал про себя анекдоты, в бессчётном количестве рассыпанные по советским неустроенным дворам и прокуренным коммунальным кухням.

Мало того, сильно переживал, если вдруг наступало про него затишье в былинных сферах: сиречь медийном поле… И просил тут же выяснить — нет ли чего новенького, и не пойман ли на крамоле какой-нибудь завалявшийся захудалый диссидентик…

Правильно говорится, мол, значительная личность всегда априори легендарна. Генерал де Голль, например, крайне нервничал, если о нём не травили баек, анекдотов, не печатали смешных карикатур. В этих случаях президент Пятой республики расстроено сетовал:

«Я теряю популярность. Французы меня забывают!»

Так же и тут…

Думаю, Брежнев не был в обиде на свой народ. Уж он-то, — русский народ, — мнемонически постарался за «брата-Лёньку»… Слагая о «бровастом броненосце» чуть ли не эпосы.

Помнится, будучи школяром, — я, только что выползший из январского сугроба, — упоённо перемалывал заснеженным дружкам-снеговикам анекдот про Брежнева прямо у входа в Дом политпросвещения (там была наша игровая «сугробная» зона). Внимательно выслушав до конца, какой-то не замеченный нами дядька сорвал с моей башки ушанку и нещадно оттаскал за ухо, — погрозив на прощание огромным указательным пальцем. Велев никогда так впредь не делать: аллилуйя!

Я, несомненно, испугался, навеки пообещав «больше так не буду», но… Собственно в нешуточную силу анекдота, апокрифическую мощь иносказания — уверовал тогда крепко.


Константин Устинович последним покидает пост у гроба покойного генсека. Мягко гаснет свет. Занавешенные чёрным зеркала становятся ещё чернее, зловещей. Повсюду разостлан беззвучный сумрак смерти: где-то неподалёку вырисовываются очертания Вия.

Внезапно Черненко встал как вкопанный: «Все ли звёзды висят на груди першего друга? Не спёрли, сволочи, медальку?» — А ведь могли, чессговоря, скоммуниздить: народу прошло нереально много, несколько тысяч. И в основном — жулики, прощелыги, неработни-трутни: однозначно. Быдло, одним словом.

В гробовой тишине зала послышался слабый скрипящий голос:
— Костя… Костя… Подь сюда!

Померещилось?

Черненко на полусогнутых приблизился ко гробу вплотную. Дрожащими руками ощупал грудь усопшего товарища по партии. Раз, два, три, четыре. Слава богу! Всё золото на месте.

И тут покойник спрашивает:
— А пятую звезду дадите?

Константин Устинович с ужасом вздрогнул, едва не отбросив от страху копыта.
Трепетно пролепетал, заикаясь:

— Леонид Ильич. Но… к-как же? И з-за что?! А регламент?..

Брежнев громко и едко (впрочем, как обычно) рассмеялся:
— А посмертно!! — и умолк. Уже навечно.

Брежневское тщеславие, ребята, сейчас обернулось откровенными наглостью, цинизмом и хамством. Заменившими никчемные медальки на… Заморские острова, итальянские виноградники, дворцы в нехоженых заповедниках. «Подаренные» часы за $полмиллиона. И яхты, названные в честь любовниц. Не очень-то рекламируемые. Бизнес любит тишину, а госбизнес — особенную тишину: информационную!

Но в том-то и дело, что всё когда-нибудь кончается.

И бесспорно, эта буффонада тоже рано или поздно иссякнет — «быстро и, видимо, некрасиво», — как писал Бродский.

И не дай бог, — под гнётом народного гнева: — повториться жуткой истории ипатьевского дома в Ёбурге. Столетие коей отмечено в 2018-м, не дай бог… Ведь история не прощает ошибок.

Так же как не прощает высокомерно-чванливого к себе отношения, недальновидности и… Анекдотичности. Приведших к глобальным планетарным катаклизмам. Расхлёбываемых честны̀м миром до сих пор.

И как скоро разгребёт Земля катастрофические завалы заносчивой гордыни и самолюбивых амбиций — неизвестно…

Игорь Фунт