— Но тем временем в Соединённых Штатах идёт активная предвыборная президентская гонка. Без вас там не обходится. Вы незримо участвуете в ней, поскольку вас упоминает каждый из кандидатов от Республиканской и Демократической партий в своих речах, аргументирует. Вообще, такое впечатление, вы там не сходите со страниц газет и с заголовков телевизионных новостей и являетесь аргументом в предвыборной кампании каждого. Да ещё подливаете масла в огонь.

— Как это?

— Говоря, что один из кандидатов для нас предпочтительнее. Но если, вообще-то, заграничный президент говорит, что какой-то из кандидатов в другой стране предпочтительнее, то это классическое вмешательство в выборы. Вообще, в какой степени вы вмешиваетесь в американские выборы таким образом, говоря, что Байден для нас предпочтительнее? И вообще насколько это так? Это троллинг или вообще что это?

— Нет, вы знаете, я сейчас вам скажу одну вещь, которая покажет, что в моих предпочтениях здесь ничего не меняется — первое.

Второе. Мы не вмешиваемся никак ни в какие выборы и, как я многократно говорил, будем работать с любым лидером, которому окажет доверие американский народ, американский избиратель.

Но вот что любопытно. Ещё в последний год своей работы в качестве президента господин Трамп, сегодняшний кандидат в президенты, упрекал меня как раз в том, что я симпатизирую Байдену. Это было четыре с лишним года назад. Он мне так и сказал в одном из разговоров. Извините, я скажу как он, это просто прямая речь: «Ты хочешь, чтобы победил Спящий Джо».

Он мне так сказал, когда ещё президентом был. А потом, на моё удивление, его начали преследовать за то, что мы якобы поддерживали его как кандидата. Ну бред какой-то полный!

А что касается сегодняшней предвыборной ситуации, то она приобретает всё более нецивилизованный характер. Я не хотел бы давать никаких комментариев на этот счёт.

Но и уже точно совершенно (я думаю, что это очевидно для всех) американская политическая система не может претендовать на роль демократической во всех смыслах этого слова.

— Вообще, честно говоря, ваше предпочтение Байдена звучит для меня лично довольно странно. Ведь в 2011 году Байден приехал в Москву и уговаривал вас не идти в президенты. Вы помните эту историю? Тогда он рассказал об этом, встречаясь с российской оппозицией в Спасо-хаусе. И об этом написал Гарри Каспаров*: что Байден рассказал эту историю, что он пришёл в российский Белый дом к премьер-министру Путину, всячески отговаривал идти в президенты и начал строить у нас «арабскую весну». То есть Байден как бы не очень вас жаловал ещё тогда. У вас такая историческая дуэль с ним. Или у вас это просто прошло?

— Честно говоря, я как-то не очень обратил на это внимание.

— Прошло, да? Вы даже не очень обратили внимание на это.

— Какая-то дуэль…

— То есть для него это было серьёзно, а для вас — нет.

— Это же как раз признак вмешательства…

— Да, это 100% откровенное вмешательство.

— …в наши внутриполитические процессы. Мы уже много раз говорили, и я много раз говорил: мы никому не позволим этого делать.

— Хорошо. Если уйти от вмешательства, предвыборных баталий, по факту эскалация продолжается. Такое впечатление, что обе сверхдержавы — Россия и США — играют в то, что в Америке называется сhicken game: это когда цыплята наскакивают друг на друга, а там это игра, когда парни на машинах летят друг другу в лоб и кто первый свернёт. Похоже, первым никто сворачивать не собирается. Так что, столкновение неизбежно?

— Почему? Вот в США объявили о том, что они не собираются вводить войска. Мы знаем, что такое американские войска на российской территории. Это интервенты. Мы так к этому и будем относиться, даже если они появятся на территории Украины, они это понимают. Я же сказал, что Байден — представитель традиционной политической школы, это подтверждается. Но там, кроме Байдена, и других специалистов хватает в сфере российско-американских отношений и в сфере стратегической сдерживаемости.

Поэтому не думаю, что здесь всё несётся так в лоб. Но мы-то к этому готовы.

Это тоже важно, но не настолько, насколько для нас.

— Интересно, вы сказали, что мы к этому готовы. Философ Александр Дугин, специалист по геополитике, призывает прямо и практически готовиться к ядерной войне. «И чем лучше мы будем к ней готовы, тем меньше вероятность такой войны», — заявляет Александр Дугин. Как вообще можно быть к этому готовыми? Мы действительно готовы к ядерной войне?

— С военно-технической точки зрения мы, конечно, готовы. Они [войска] у нас постоянно находятся в состоянии боевой готовности. Это первое.

Второе. Это тоже общепризнанная вещь — наша ядерная триада является более современной, чем любая другая триада, а такая триада только у нас, да и у американцев на самом деле.

Мы здесь продвинулись гораздо больше. У нас она более современная — вся ядерная составляющая. В целом по носителям и по зарядам у нас примерный паритет, но у нас более современная.

Это знают все, все специалисты знают. Но это не значит, что мы должны мериться количеством носителей и боезарядов, но знать об этом нужно. И тем, кому нужно (повторяю: экспертам, специалистам, военным), — им это хорошо известно.

Они сейчас ставят задачу повысить эту современность, новизну, соответствующие планы у них есть. Мы тоже об этом знаем. Они развивают все свои компоненты, мы тоже. Но это не значит, что, на мой взгляд, они готовы завтра развязать эту ядерную войну. Хотят? Что же делать, мы готовы.

— Может быть, для пущей убедительности в какой-то момент провести ядерные испытания? В конце концов, международных ограничений у нас для этого нет.

— Есть договор о запрете испытаний подобного рода, но, к сожалению, Соединённые Штаты этот договор не ратифицировали. Поэтому мы, для того чтобы соблюдался паритет, отозвали эту ратификацию. Поскольку договор не был ратифицирован Соединёнными Штатами, он и не вступил в законную силу окончательно, потому что не набрал нужное количество ратификаций, тем не менее мы придерживаемся этих договорённостей.

Мы знаем, что в Соединённых Штатах рассматривается возможность проведения таких испытаний. Это связано с тем, что, когда появляются новые боезаряды, их, как некоторые специалисты полагают, недостаточно испытывать только на компьютере, а значит, их нужно испытать и в натуральном виде. Такие идеи в определённых кругах в США витают, имеют место быть, мы знаем об этом.

И мы тоже смотрим. Если они проведут такие испытания — не исключаю, необязательно, нам это нужно или не нужно, ещё надо подумать, но не исключено, что мы можем сделать то же самое.

— Но мы готовы к этому технически?

— Да мы всегда готовы. Я хочу, чтобы было понятно, это же не обычные виды вооружения, это тот вид, род войск, который находится в постоянной боевой готовности.

— Владимир Владимирович, а всё-таки в трудные моменты, я не знаю, прошлого года на фронте в связи с Харьковом или Херсоном не мелькала у вас мысль о тактическом ядерном оружии?

— А зачем? Это же по предложению тогдашнего командования группировкой с нашей стороны было принято решение о выводе войск из Херсона. Но это совсем не означало, что у нас там фронт разваливается. Ничего подобного и близко не было. Просто это сделалось для того, чтобы не нести лишние потери среди личного состава. Вот и всё. Это самый главный мотив был, потому что в условиях ведения боевых действий, когда невозможно было полноценно снабжать группировку, расположенную на правом берегу, мы просто несли бы неоправданные потери личного состава. Из-за этого было принято решение перебазироваться на левый берег.

Правильность такого выбора была подтверждена тем, что пыталось сделать украинское командование на отдельных участках левого берега, в том же населённом пункте Крынки: просто как в мясорубку людей своих бросали туда — и всё. Они там бегали уже босиком в последнее время, в прямом смысле этого слова. Боеприпасы пытались забросить им туда скоростными лодками и беспилотниками. Что это такое? Просто на убой, отправляли на убой.

Я как-то спросил начальника Генерального штаба, здесь секретного ничего нет, говорю: «Слушайте, как вы думаете, кто принимает такие решения с той стороны? Ведь тот, кто принимает решения, понимает, что людей присылает на верную смерть?» Он говорит: «Понимают». Я говорю: «Кто же принимает решения, зачем они это делают? Это же бессмысленно». — «Бессмысленно с военной точки зрения». Я говорю: «А с какой?» «Не знаю, — говорит, — наверное, верхнее политическое руководство, исходя из политических соображений, что у них есть какой-то шанс прорвать нашу оборону, есть какой-то шанс получить дополнительные деньги, ссылаясь на то, что у них есть на левом берегу какой-то плацдарм, есть какой-то шанс красиво подать свою позицию на международных встречах...» Команда прошла, все нижестоящие начальники автоматом выдают дальше.

А вот, кстати, пленные, которые там в плен попали, сдались, — они показывают, что даже не знали, в какую ситуацию они попадают. Допустим, новые подразделения туда закидывают, говорят: «Там устойчивая оборона, давайте продолжайте, помогайте». Они даже попасть на левый берег не могли уже.

— Трагедия.

— Натуральная. С человеческой точки зрения, абсолютно. Поэтому зачем нам применять средства массового поражения? Необходимости не было такой никогда.

— То есть такая мысль вам в голову не приходила?

— Нет. А зачем? Оружие существует для того, чтобы применять. У нас есть свои принципы. О чём говорят? Что мы готовы применять оружие, в том числе любое оружие, в том числе и такое, о котором вы сказали, если речь идёт о существовании российского государства, о нанесении ущерба нашему суверенитету и независимости. У нас же всё прописано в нашей стратегии. Мы её не меняли.

— Владимир Владимирович, когда уже уходящий президент Ельцин предложил вам баллотироваться в президенты, ваша первая реакция была: «Я не готов».

— Точно, это прямая речь.

— С тех пор вы, конечно же, прошли очень большую эволюцию. Если бы вам пришлось написать телеграмму самому себе в то время, какой текст был бы в ней?

— Понимаете, это как «Янки при дворе короля Артура» или ещё что-нибудь в этом роде. Невозможно ответить на этот вопрос, потому что вопрос был задан в то время, в том контексте историческом и экономическом, в котором находилась страна, в том внутриполитическом положении с точки зрения внутренней безопасности. И всё это вместе побудило меня к тому ответу, который я дал: «Я к этому не готов». Не потому, что я чего-то испугался, а потому, что масштаб задач был огромный и количество проблем нарастало с каждым днём как снежный ком. Поэтому я сказал искренне, и не потому, что, повторяю, чего-то испугался, а потому, что я думал, что не готов для того, чтобы решить все эти проблемы, не дай бог, ещё хуже сделаю что-нибудь. Вот о чём шла речь. Поэтому я сказал абсолютно искренне и, если вернуться, повторил бы то же самое.

— А что тогда стало решающим? Вы ведь всё-таки пошли.

— Наверное, разговоры с Борисом Николаевичем. Самое главное, в конце концов он мне тогда ведь что ответил: «Ладно, хорошо, я понимаю, мы к этому ещё вернёмся». И мы вернулись несколько раз к этому.

В конце концов он сказал, что я человек опытный, знаю, что я делаю, что предлагаю, ещё кое-какие вещи сказал мне. Наверное, неудобно себя нахваливать, но сказал такие позитивные слова. Позже он это подтвердил ещё раз, уже совсем в позитивном ключе, я не буду сейчас об этом говорить.

А когда работа пошла, там уже совсем всё по-другому. Знаете, когда работаешь, думаешь: вот это, это, это прямо сейчас нужно, это сейчас, это завтра — и пошло, и пошло. Когда втягиваешься в работу, совсем другая история.

— Нет времени бояться уже.

— Да дело не в страхах, а дело в понимании, в способности решать эти задачи. Сами помните, что такое 1999 год и в экономике, и в сфере безопасности, и в финансах — во всём.

— Вы как-то рассказывали, что подготовка к поступлению в Ленинградский университет была для вас переломным моментом. Это была та ситуация, когда вам пришлось идти ва-банк, осознавая: либо я сейчас это сделаю и справлюсь — и тогда я буду осуществлять те планы, которые хочу (а вы уже тогда собирались работать в КГБ), либо я проиграл — и тогда всё по-другому и шансов нет. Что, Россия сейчас тоже в таком положении, когда надо играть ва-банк?

— Во-первых, у меня тогда не было такого положения. Да, я хотел работать в органах госбезопасности.

— Именно поступление — оно было таким переломным, это ощущение, да? Либо так, либо так это?

— Не совсем. Я просто пришёл в приёмную, сказал: «Я хотел бы работать. Что для этого нужно?» Альтернатива была простая — мне сказали: нужно либо получить высшее образование, и лучше юридическое, или отслужить в армии, или иметь стаж работы не менее трёх лет, но лучше в армии отслужить. Если бы я не попал в университет, я пошёл бы служить в армию.

Да, это, может, более длинный был бы путь к той цели, которую я перед собой поставил, но он всё-таки был. Альтернатива всегда есть.

— Но вы поступали с напряжением.

— Да, конечно, потому что я учился всё-таки в школе с химическим и математическим уклоном, а здесь нужно было сдавать гуманитарные предметы. Мне пришлось оставить одно, а заниматься другим.

Да, конечно, напряжение было. Надо было самостоятельно учить иностранный язык, немецкий в данном случае, надо было заниматься историей, литературой и так далее.

— Россия сейчас тоже на перепутье: либо получается, либо…

— Россия не на перепутье. Она на стратегическом пути своего развития и со своего пути не свернёт.

— В какой степени вы ощущаете поддержку российского общества в его таком новом качестве? Ведь сложилось новое качество российского общества.

— Оно было, оно просто проявилось. И это очень хорошо, что мы дали возможность этому глубинному российскому обществу проявить себя. У меня такое ощущение, что люди давно этого ждали, что рядовой человек будет востребован страной и государством и от него зависит судьба страны.

Вот это ощущение внутренней связи с Родиной, с Отечеством, своей значимости при решении ключевых задач, в данном случае в сфере безопасности, — оно и подняло на поверхность силу русского и других народов России.

— Вы подпитываетесь от этого?

— Всегда. Дело даже не в том, что кто-то подпитывается, дело в том, что я вижу запросы общества. Вот это самое главное — соответствовать запросам общества.

— Но пора признать, что вы играете ключевую роль не только в России, но и в мире, потому что миллиарды людей связывают именно с вами надежду на международную справедливость, на защиту человеческого достоинства, на защиту традиционных ценностей. Каково это — чувствовать такой масштаб ответственности?

— Сказать вам честно, я не чувствую этого вообще. Я просто работаю в интересах России, в интересах нашего народа. Да, я понимаю, о чём вы сейчас говорите, и готов это прокомментировать. Но так, чтобы я ощущал себя каким-то вершителем мировых судеб, то такого нет. Поверьте, даже близко нет. Я просто исполняю свой долг перед Россией и перед нашими людьми, которые считают Россию своей Родиной.

Что касается других стран мира, с этим очень близко связано то, как к нам относятся во всём мире. Вот это интересно. Это феномен такой, это точно.

На что бы хотел обратить внимание. Здесь вы абсолютно правы, многие люди в мире смотрят на нас, на то, что происходит в нашей стране и в нашей борьбе за свои интересы.

Вот, на мой взгляд, что важно. А почему это происходит? Не потому, что мы формально являемся членами БРИКС или у нас какие-то традиционные отношения с Африкой. Это тоже важно, но суть, на мой взгляд, совершенно в другом. Она заключается в том, что этот так называемый золотой миллиард на протяжении веков, 500 лет, практически паразитировал на других народах. Они рвали на части несчастные народы Африки, они эксплуатировали Латинскую Америку, эксплуатировали страны Азии, и им, конечно, никто этого не забыл. У меня такое чувство, что даже дело не в руководстве этих стран, хотя это очень важно, а рядовые граждане этих стран сердцем чувствуют, что происходит.

Нашу борьбу за свою независимость и истинный суверенитет они связывают со своими чаяниями на свой собственный суверенитет и независимое развитие. Но это усугубляется тем, что в западных элитах очень сильно желание заморозить существующее несправедливое положение вещей в международных делах. Они привыкли столетиями набивать брюхо человеческой плотью, а карманы — деньгами. Но они должны понять, что бал вампиров заканчивается.

— Это вы намекаете на их, как вы выразились в вашем обращении, колониальные замашки? Вы об этом говорите.

— Так всё и происходит.

— Но сейчас вы нарисовали совершенно справедливую картину, когда люди видят в России какую-то надежду. Как так получилось, что западная пропаганда при всей её мощи, её колоссальных ресурсах и инструментах не смогла окуклить Россию, изолировать и создать ей ложный образ, хотя стремилась в головах миллиардов людей? Как так получилось?

— Потому что то, о чём я только что сказал, — оно важнее для людей. Это люди чувствуют во всём мире сердцем. Им даже не нужны какие-то прагматичные объяснения происходящих событий.

— То есть несмотря на вал этой грязи?..

— Да. В собственных странах они ещё людей и оболванивают, и это даёт эффект. Они — во многих странах — полагают, что это соответствует их интересам, потому что не хотят иметь на своих границах такую огромную страну, как Россия. Самую большую в мире по территории, самую большую в Европе по населению (не такое уж большое население в мировом измерении, не сравнится ни с Китаем, ни с Индией, но самое большое в Европе), а теперь ещё и пятую в мире по размеру экономики. Ну зачем нужен такой конкурент? Они думают: нет, лучше, как некоторые американские специалисты предлагали, разделить на три, четыре, пять частей — так будет лучше для всех. Они из этого исходят.

И часть во всяком случае западных элит, ослеплённых своей русофобией, обрадовались, когда подвели нас к той черте, после которой начались наши попытки прекратить развязанную Западом войну на Украине с 2014 года силовым способом, когда мы перешли к проведению специальной военной операции. Они даже обрадовались, думаю. Потому что полагали, что вот теперь-то они с нами покончат, вот теперь-то под этим шквалом санкций, практически санкционной войны, объявленной нам, с помощью западного оружия и войны руками украинских националистов они покончат с Россией.

Отсюда и пошёл лозунг: «Нанести России стратегическое поражение на поле боя». Но позднее пришло осознание того, что это маловероятно, а ещё позже — что это невозможно. И пришло понимание, что вместо стратегического поражения они сталкиваются с бессилием, причём с бессилием несмотря на то, что они полагались на мощь всесильных Соединённых Штатов. Столкнулись с бессилием перед единством российского народа, перед фундаментальными основами российской финансово-экономической системы, её устойчивости и перед растущими возможностями Вооружённых сил Российской Федерации.

И вот тогда начали задумываться (те, кто поумнее, начали задумываться) о том, что надо бы изменить какую-то стратегию в отношении Российской Федерации. Тогда появилась и идея о том, чтобы возобновить переговорный процесс, найти какие-то пути к завершению этого конфликта, поискать, где здесь реальные интересы России. Это опасные люди, кстати говоря, потому что с людьми, которые руководствуются такими низменными принципами, — с ними проще бороться.

У нас ведь помните, как на Руси говорили? Счастье у некоторых на бытовом уровне в чём заключалось? Сыт, пьян, и нос в табаке. Да? Вот с такими людьми проще, когда сыт, пьян, то есть наелся, напился. Нос в табаке, потому что нюхательный табак использовали. Сейчас нос в кокаине. Неважно, с такими проще, а с умными — сложнее: они опаснее, потому что они влияют на сознание общества, в том числе и нашего, они будут выбрасывать всякие свои «хотелки» под видом «морковки» для нас.

Вы уже обратили на это внимание, когда задали вопрос о возможности переговорного процесса. Но тем не менее. Отсюда возникли и противоречия внутри западного сообщества. Это очевидная вещь, мы это видим.

Мы не собираемся там заниматься расколами — это они сами с блеском сделают. Но мы будем, безусловно, добиваться соблюдения наших интересов.

— Не могу не спросить. Эти атаки на Белгородскую и Курскую области — военные действия, которые идут в наших областях. Они ведут себя более нагло. Они что-то чувствуют? Чем это вызвано?

— Объяснение очень простое. Всё это происходит на фоне неудач на линии соприкосновения, на линии фронта. Ни одной из целей, который они ставили перед собой в прошлом году, они не достигли. А более того, сейчас инициатива полностью перешла к нашим вооружённым силам. Это все знают, все признают. Здесь, думаю, ничего нового не скажу. На фоне тех неудач им нужно хоть что-то показать, и главным образом внимание должно было бы быть сосредоточено на информационной стороне дела.

На линии государственной границы противник пытался атаковать прежде всего диверсионными группами. Последний доклад Генерального штаба: где-то до 300 человек, в том числе с участием иностранных наёмников. Потери противника составили больше 200 человек — где-то 230. Из восьми применённых танков противник потерял семь, из девяти бронемашин — девять, из них семь — американского производства, Bradley. Применялась и другая бронетехника, но главным образом для подвоза личного состава: они подвозят, выбрасывают и сразу уходят. Это на Белгородском участке границы. Ещё чуть южнее, по-моему, в одном месте — там гораздо меньшими силами. Тем не менее главная цель, в этом не сомневаюсь, заключается в том, чтобы если не сорвать президентские выборы в России, то хотя бы как-то помешать нормальному процессу волеизъявления граждан. Первое.

Второе. Это информационный эффект, о котором я уже сказал.

Третье. Если хоть что-то получится — получить какой-то шанс, какой-то аргумент, какой-то козырь в возможном будущем переговорном процессе: мы вам вернём это, а вы нам вернёте это...

Но я же сказал, что с людьми, которые руководствуются принципами «сыт, пьян, и нос в известном материале», — с ними легче разговаривать, потому что можно просчитать то, что они собираются делать. Они так же будут пытаться и на некоторых других участках, но мы это видим.

— Мы упомянули эпизод, когда вы спасли детей из пожара, — а ведь у вас уже и внуки пошли. Какую страну вы хотели бы оставить внукам?

— Вы знаете, на первом этапе нам нужно выполнить всё, что было заявлено в послании Федеральному собранию несколько дней назад. У нас большие планы. Они носят совершенно конкретный характер в сфере развития экономики, социальной области, в поддержке материнства, детства, семей с детьми, поддержке пенсионеров. Об этом мы очень мало говорим в последнее время или не говорим, но у нас и здесь соответствующие ресурсы закладываются обязательно. Это касается индексации пенсий, различных пособий, это касается долговременного ухода для людей, которые нуждаются в этом.

Хотел бы сказать, что люди старшего поколения — это те, благодаря которым мы сегодня имеем достаточно прочную, устойчивую государственность и экономику в том числе. Потому что, несмотря на все перипетии и тяжелейшие испытания для экономики в 1990-е годы, она устояла благодаря их героическому труду после Великой Отечественной войны и в ходе подъёма экономики. Поэтому мы никогда не должны об этом забывать — о заслугах старшего поколения. Всегда должны об этом помнить, обеспечивая их должное благосостояние. Будущее — за детьми, поэтому уже говорил о программах в сфере материнства и детства.

Всё это только на базе экономики делается. Рассчитываю на то, что она у нас будет более технологичной, более современной, будет основана на современных достижениях науки и техники, информационных технологий, искусственного интеллекта, робототехники, генетики и так далее. Сельское хозяйство у нас как развивается! И там тоже нужны современные технологии. Они используются активно и будут использоваться дальше.

Разумеется, страна будет самодостаточной в сфере обеспечения своей безопасности и обороны. Всё это вместе мы должны будем многократно приумножить — и будущее будет обеспечено.

— Спасибо, Владимир Владимирович. Ваша уверенность заражает. Успехов в ваших благородных делах.

— Благодарю вас.

— Спасибо.

* Включён в реестр физлиц, выполняющих функции иностранного агента, по решению Минюста России от 20.05.2022.

* Внесён в список террористов и экстремистов Росфинмониторинга.
Источник