С Западом, назови его хоть трижды Севером, понимания у нас пока нет. Если же оно когда-нибудь появится, то вряд ли это произойдет в противовес нашим отношениям с сегодняшними партнерами. В конце концов, Западу придется решать, присоединяться ли к новому мировому большинству или остаться на обочине.

Статью под названием «Рождение Севера» Владислава Суркова прочитали практически все, кто вообще имеет обыкновение читать концептуальные статьи о политике. Плотность потока отзывов также впечатляет. И это можно объяснить как минимум тем, что Сурков в свое время имел репутацию главного интеллектуала в рядах российской власти, а люди такого рода надолго сохраняют ореол влиятельности – вспомним хотя бы Генри Киссинджера, от суждений которого до сих пор никто не отмахивается, хотя государственных постов он не занимает уже лет 50.

Идея автора, собственно, одна: Северная Америка, Европа и Россия, пройдя сквозь период конфликтов, должны объединиться в некий «глобальный Север». И вот эта концепция «глобального Севера», как мне кажется, вброшена явно не для того, чтобы так просто затеряться в пестром потоке политической аналитики.

Допустим, Сурков предложил нам лишь заготовку концепции. Но эту заготовку вполне могут довести до ума другие люди в другом контексте, и цели у них будут уже совершенно практическими. Важно, что зерно концепции посеяно и уже стало предметом обсуждения. Поэтому стоит поговорить о сути «северной утопии».

Владислав Сурков по-своему развивает идеи географического детерминизма, которые за последние три столетия оказали влияние на многих мыслителей. Их опровергали, но они вновь возвращались в ином обличии.

С чем это связано? Возможно, с тем, что объяснение через географию дает нам относительно простой инструмент концептуализации исторических, политических и экономических процессов. Однако надо заметить, что «привязка к местности», как к чему-то реальному и земному, здесь обманчива. Учения в стиле географического детерминизма рождаются не из опыта полевого исследователя, а скорее из взгляда кабинетного мыслителя на карту, висящую у него на стене. «Гладко было на бумаге, но забыли про овраги», – Сурков недаром частично цитирует эту поговорку, рассуждая о соотношении геополитического мышления с реальностью.

Такое мышление предполагает разделение государств по определенному географическому признаку. Киплинговское «Запад есть Запад, Восток есть Восток» мы знаем с детства. В прошлом веке геополитика стала больше ассоциироваться с борьбой государств моря (талассократий) и государств суши (теллурократий); у нас этот извод геополитики пропагандировал Александр Дугин. Можно придумывать и какие-то иные различительные признаки, осмысляя историю как борьбу народов гор и народов равнин, народов степи и народов леса и т. п.

Сурков предлагает нам в качестве базовой линию раздела «Север – Юг». Если в мире формируется «глобальный Юг», значит, должен быть и «глобальный Север» – и если мы северяне, то почему мы должны быть с Югом, а не с Севером?

Некоторые предположили, что автор пытается продать нам старую идею «Европы от Лиссабона до Владивостока» в новой упаковке. Однако если та концепция отсылала к возможному культурно-политическому единству, бросая вызов очевидным географическим фактам, то концепция «глобального Севера» как раз основана на голой географии.

Здесь есть большая натяжка. Канаду еще можно признать северной страной, хотя ее символ – кленовый лист, а не еловая шишка. Но какие северяне из США? Не только по климату, но и по составу населения облик этой страны далек от «нордического». И если уж США – часть мирового Севера, то почему Китай нужно относить к Югу? Есть сомнения и насчет Европы, южная часть которой кажется лишней в гипотетическом союзе северных народов.

Но кого волнуют все эти неувязочки? Только зануд. Сурков вероятно же обращается не к ним, а к определенной части российских «элит» – той самой, которая всегда ориентировалась на Запад, а теперь дезориентирована. Он как будто бы пытается успокоить этих людей, нарисовать им пусть и отдаленную, но приятную перспективу. Мол, Россию не взяли в НАТО, не взяли в ЕС, вообще не взяли в западный мир, но когда-нибудь нас непременно возьмут во что-то подобное, хотя и под другим брендом. Была у нас, скажем, сеть McDonald’s, а стала «Вкусно – и точка». И тут то же самое: вместо Запада будет Север – и точка.

Однако Сурков не просто показал эту перспективу, но и привязал ее к довольно неожиданному для адресатов условию – нашей победе. И это оригинальный поворот темы. Прежде о примирении с Западом всегда говорили в контексте отступления России со своих позиций. Вот выторгуем себе минимально позорный проигрыш, и всё пойдет по-прежнему: санкции снимут, будем опять на Лазурку ездить, детей в Англии учить, на яхтах по миру раскатывать. Сурков же повел разговор о примирении с Западом через движение вперед, а не назад – примирении с позиции силы.

Не знаю, утопия ли такое примирение, но если эта идея сработает в качестве «морковки», за которой потянутся люди, пока еще не принимающие СВО, то честь и хвала Суркову.

Если же говорить по существу, то глобализация, как к ней ни относись, основательно сузила поле для геополитических спекуляций. И сегодня Россия ищет себе партнеров не по принципу соседства на карте, а по иным принципам. Нас интересует общность ценностей.

Среди этих ценностей – независимость и равноправие стран, справедливость экономических отношений, уважение к традициям и защита достоинства человека перед лицом наступающей дегуманизации. Так получилось, что Россия находит понимание этих ценностей в Индии и Китае, в Африке и Латинской Америке. А с Западом, будь он трижды Север, понимания пока нет. Если же оно когда-нибудь появится, то вряд ли это произойдет в противовес нашим отношениям с сегодняшними партнерами.

В конце концов, Западу придется решать, присоединяться ли к новому мировому большинству или остаться на обочине.

Игорь Караулов