Впроброс у Уэльбека очень дельная мысль: «Всякого рода фашизм всегда представлялся мне призрачной, кошмарной и безнадёжной попыткой вдохнуть жизнь в мёртвые нации».


Произносит её герой не очень симпатичный, кстати.

Все эти эсесовские прибалтийские кривляния, венгерские закидоны, украинские факельные шествия и прочее: милые люди, когда вы это делаете, вы кажетесь себе сильными и страшными.

Может, вы такие страшные, потому что вы уже умерли?

Во всём этом подражательстве, почти что обезьяньем (помню, как меня смешила в Молдавии явно стилизованная под нацистскую форма полиции) — есть что-то совсем детское:

«Смотрите, я как большой, я как большие, я взрослый!

Ать-два, ать-два.

Мне доверили спички, я хожу с факелом! Я могу на лбу нарисовать свастику!»

Отдельная щемящая нота в этой чудовищной истории — позиция ультралиберальной части российского еврейства, которая любуется на малыша, хлопает в ладоши и повторяет:

«Ты — настоящая политическая нация, малыш! Ты свободна! Ать-два, малыш! Хочешь, я возьму гитарку и спою тебе песню? Прочитаю стишок? Ты такая славная. Ты лишена крепостного сознания!»

А, может, это ты лишена мозга, люся? Или как там тебя, миша.

Воспроизвести фашизм в первозданном виде могут только его родители — народы высокоорганизованные, самостоятельные.

Немецкая власть, по крайней мере, старательно работает на то, чтоб немцы вытащили из сундука свой поеденный молью китель.

Захар Прилепин